Эридан и Лекс украдкой переглядывались. Мальчишки догадывались: она тревожилась о волке-альбиносе отосланном на поиски темного эльфа. И если Эридан доподлинно знал, чем была вызвана великая тревога сестры, Лекс и Люка терялись в смутных догадках.

— Лютый вернется, сестра, — не выдержал Эридан, когда Арианна бросила сотый взгляд через плечо. — И приведет Габриэла.

— Конечно, — поддержал Лекс. — Учитель не причинит ему вреда.

— Да, — эльфийка попыталась улыбнуться.

Он-то не причинит. После того, как узнал, что Лютый — легендарный Призрак, а его хрупкая хозяйка смертоносная Тьма, прозванная Белым Лебедем.

Арианна прижала руки к груди. Из головы не шли слова Габриэла в ночь бури.

«С вами, госпожа, биться — не намерен. У нас есть враг серьезней…»

Но, что если это был хитрый обман; пыль, пущенная в глаза? Доверия к исчадию ночи, пусть и прожившему с ними бок о бок много месяцев, вкушавшему хлеб с одного стола, да бившемуся не раз плечом к плечу с Остином и остальными, девушка все равно не питала. Она и сторонилась его неспроста; боялась — он почует, прознает ее второе имя, раскроет тайну и бросится мстить.

Он узнал. Не бросился. Отступился. Как долго ему удастся сохранить темную душу в покое? Как долго он сдержит обещание не мстить той, что разрушила его жизнь и стала причиной унизительного изгнания из родного края? Загадка.

— Лучше бы вы и дальше оставались в неведении, господин, — шепнули нежные губки Лебедя, а длинные шелковистые ресницы прикрыли яркую зелень глаз — страх пронзал ее сердце, раня отчаянием и смущая беспокойством.

Долго шли в шуме волн и зелени благоухающих вишен, засыпанных голубыми огоньками бабочек; слева сверкала речная гладь с отраженными облаками. Все стремительнее поднимались зеленые стены леса.

Арианна перевела взгляд на бледного, покрытого испариной Лекса и кивнула на левую руку:

— Тебе надо к лекарю.

— Ничего, боль терпима, — слабо улыбнулся он. — Я не обманываю.

— Глупости, Лекс, — мягко возразила Арианна. — Твое упорство удивляет. Лорд Илмар или лорд Эстрадир мигом вправят кость.

— Я же сказал, я цел. — Насупился упрямец. — Я не ребенок. Я мужчина. Сам о себе позабочусь. И кость вправлю тоже сам, когда решу.

… Весенние сумерки затягивали предгорья длинными, синими тенями. Клубы сотен костров, точно клочья туманов, вились над побережьем и плыли вдоль скал к яркому зареву заката. В последних огнях вечера пылали снежные пики Драконовых гор.

Многие, рассыпавшись у тепла, пребывали в тревожной думе о грядущем безрадостном дне. Измученные и раненые спали на каменистой земле, прикрытые шерстяными плащами. Дети жались к матерям. Мужчины из числа воинов — заступили в дозор. Остальные готовили ужин.