Повозка катилась и катилась по лесу. Деревья мелькали. Пахло весной. Айлиша любила весну…
— Лесана? — негромко позвал мужчина.
Обережница повернулась.
— Что? — она смотрела на него обеспокоенно.
— Кто такая Айлиша? — спросил Тамир, стыдясь и понимая, что не помнит чего-то очень важного.
Подруга одарила его взглядом, в котором отразилась бесконечная тоска:
— Училась вместе с нами. На лекарку, — шёпотом ответила девушка. — Ты любил её. Хотел жениться. Но она умерла.
Колдун задумался, незаметно для себя поглаживая то место на груди, где под рубахой скрывалась начертанная на теле реза.
— Расскажи, — попросил обережник, хотя и видел, что рассказывать ей не хочется.
Лесана по-прежнему шёпотом заговорила:
— Ей учеба тяжко давалась. Она всё никак не могла к обычаям Цитадели привыкнуть, смириться. А потом… умерла.
— Хворала? — спросил наузник.
В глазах собеседницы задрожали слёзы. Она сморгнула их и сказала, отчего-то с трудом:
— Хворала.
Тамир кивнул. Ему было неловко. Грусти он не испытывал. Ни горя. Ни скорби. Он ведь не помнил эту девушку, а оттого не мог и сожалеть о своей утрате.
— Я забываю, Лесана, — признался он честно: — То, что давно было — забываю. А ежели, чего помню, так оно чужое всё — не моё. Ты подновляй резу, коли я запамятую.
Прошлое и впрямь подернулось пеленой и дымкой, но настоящее он помнил отчётливо. Лишь иногда какими-то урывками. Это неправильно. Не по-людски. Взять хоть стариков — они помнят молодость и юность, но забывают напрочь минувший день. У него же всё иначе.
Каждое утро, умываясь, обережник читал на воду наговор, усмиряющий навь. Знал — долго это продолжаться не может. Но знал так же, что до зеленник