— Зачем ты спрашиваешь это у своей старой бабки, Саша? Ведь то, что я тебе отвечу, уже всё равно не имеет значения, — со свойственной ей мудростью и рассудительностью ответила Лара. — Всё, чего я хочу — это чтобы ты была счастлива. Я была бы безумно рада, если бы ты нашла счастье, обретя дом, создав семью, дав жизнь детям — так же, как обрела его я и миллиарды других людей на Земле. Но Господь уготовил каждому свой путь к счастью. И если тебя Он избрал, чтобы ты первой ступила на неизведанные доселе земли, то мне остаётся лишь гордиться, и молиться Богу, чтобы ты обрела свой настоящий дом там, вдалеке.

Не переставая обнимать бабушку, Саша ощутила, как ей на глаза наворачивается слеза.

— Иногда мне кажется, что я сделалась одержимой. Такой же, как была мама. Что я, на самом деле, сама не знаю чего я хочу, куда и от чего бегу, — призналась она, как на духу.

— Не говори так, Саша. Ни о себе, ни о ней. Твоя мама была очень хорошим человеком. И ты — хорошая, добрая девочка. Вы непохожи. Но у вас есть общая черта: ваша жизнь подчинена светлой и прекрасной мечте. Кто вправе осуждать вас за это? Я лишь хочу, чтобы ты берегла себя, родная моя, ценила и любила. Помнила, что твоя жизнь — это бесценный дар небес. Ты обещаешь мне это?

— Обещаю.

Некоторое время они молчали, окунувшись в трепетную атмосферу единения, установившуюся в этой тихой комнате, тактично укрывшей своим полумраком текущие по лицам обеих женщин слёзы. Наконец бабушка, первой взяв себя в руки, серьёзно молвила:

— Я знаю, что говорят о «Лиаме», Саша. И знаю, что думала о нём Лианна.

— А что думаешь ты? — поинтересовалась Тёрнер, удивившись, что задаёт старой домохозяйке вопрос, на который не смогли однозначно ответить ведущие в мире айтишники.

— Думаю, что разум — это дар Божий. И лишь Всевышний способен дать его или отнять. Некоторые вещи остаются неизменны, как бы далеко ни шагнула наша наука. Люди — не боги. И не в наших силах создать бессмертную душу. Даже когда речь о таких гениальных людях, как твоя мама. И её воображаемый друг, который был ей ближе всех настоящих, всё равно остаётся воображаемым.

— Но знает ли об этом он сам?

— Если нет — это печальная трагедия. И мне жаль его настолько, насколько может быть жаль машину.

Их молчание, на этот раз преисполненное задумчивости, длилось ещё некоторое время, прежде чем бабушка засуетилась и прокряхтела:

— Я дам тебе всё, что передала тогда нашему бедному Энди. Все её рабочие записи и личные дневники, которые я все эти годы хранила. Надеюсь, это поможет тебе понять, с чем вы имеете дело.