Впрочем, в первые двадцать минут не до музыки им было — Эри ушла на корму, села на лавочку, и расплакалась, а Пятый сперва утешал ее, как мог, а потом сходил в буфет, принес две бутылки теплого, слабого пива, и они сидели на этой лавочке, на корме, рядом с работающим дизелем, и пили это пиво, и через какое-то время Эри перестала плакать, и они стали смотреть на город, проплывающий за бортом, и начали вспоминать, что и как было, и где, и когда…

— Ты меня прости, что я расклеилась, — говорила Эри. — Это… глупо, я знаю. Просто, понимаешь, там, на Соде, я была одна. Совсем одна. Только… только мама была. Да, я ее ожиданий не оправдала, да, она моим присутствием тяготилась, и не скрывала этого, но… я ведь ее любила. Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул Пятый. — Конечно, понимаю. А еще мне очень хорошо знакомо чувство, когда готов пойти на всё, чтобы заслужить чью-то любовь, вот только это так не работает. Невозможно заслужить то, чего нет. Хотя мне кажется, она тебя всё-таки любила. Просто по-своему.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты — такая, какая ты есть, — он улыбнулся. — Не могу объяснить, но… как бы сказать-то… Если бы она тебя не любила, ты бы не стала — вот такой.

— Какой? — нахмурилась Эри.

— Не могу объяснить, — снова сказал Пятый. — Не хватает слов, прости. В общем, она тебя любила, и в тебе это есть. Это тебя отчасти определяет.

— Хм, никогда не думала об этом — вот так, — призналась Эри. — Но ладно… есть так есть, есть, и хорошо. Может, еще пива возьмем?

— Давай на дорожку, когда на берег сходить будем, — предложил Пятый. — Не хочу злоупотреблять.

— Этим пивом сложно злоупотребить, в нем градуса три, не больше, — покачала головой Эри.

— Я себя знаю, — Пятый вздохнул. — То есть, может, теперь и не очень знаю, но боюсь.

— Себя?

— А кого? Себя, разумеется. А вдруг мне снесет крышу, или глупости всякие в голову полезут? Не, не хочу. Так что еще по одному пиву для прогулки, и хватит на сегодня.

— Ну, как скажешь, — кивнула Эри. — О, смотри. Парк… выходим?

— Давай, до Ленинских гор пешком как раз дойдем. Так, тогда я за пивом.

* * *

Сперва они прошли по набережной, старясь определить место их же собственной встречи, вроде бы вычислили, присели на лавочку неподалеку, допили совсем уже выдохшееся пиво, и побрели дальше, стараясь держать в тени деревьев, растущих вдоль дорожки — на улице было откровенно жарко, солнце припекало сегодня вовсю. Говорили по дороге о каких-то малозначительных вещах — дача, погода, хорошо бы для Саба сиденье переделать, да и подставку под ноги у дивана лучше бы сколотить новую, потому что короток Сабу диван, и спать ему неудобно, и вообще, эгоисты мы все, потому что ему тут вообще неудобно всё — и стулья, и столы, и лавки, и диван, а он, бедный, сидит тут с нами, потому что мы этого захотели, сидит и терпит это всё, и личину таскает, и с местными детьми уже заниматься начал. Потом поговорили о группе, о том, что последнего ее участника вычислить так и не удалось, и что надо идти к Игнату смотреть в телескоп, а потом, вот буквально на днях, смотаться на корабль, и посмотрим, что там с этой станцией Безумных Бардов случилось… пока говорили, дошли до метромоста, и долго стояли, смотрели на проезжающие поезда, на реку, на людей, спускавшихся по лестницам к причалу.