— Ой, а у тебя майка с Лужниками, — вдруг поняла Эри. — А я и внимания не обратила.

— Зато я обратил, — Пятый глянул на надпись и картинку, опустив глаза. — Пожалуй, оставлю эту майку себе. Знаковая майка. Интересно, Лин, когда покупал её, сообразил, что он купил, или просто схватил, что повыше лежало?

— Приедем и спросим, — Эри пожала плечами. — Пойдем, в теньке посидим, прежде чем наверх подниматься.

Пятый кивнул. Они отошли от моста, нашли свободную лавочку, и сели — удачное место им в этот раз попалось, чуть в глубине от дорожки, не на самом проходе. Эри стала спрашивать про Контроль (многие моменты ей по сей день были не очень понятны), Пятый старался отвечать, причем так, чтобы действительно стало понятно, и проговорили они довольно долго — с полчаса, если не больше.

— …на нас тогда висел огромный сегмент Сети, понимаешь? — объяснял Пятый. — Бросить его не было никакой возможности. И передать кому-то другому тоже. Да и не позволили бы нам это сделать. Именно поэтому мы не могли тебя тогда забрать.

— А кто может позволить или не позволить?

— Только другой Контроль. Это не насилие, это не принуждение — просто ты не сумеешь выдержать, если почувствуешь, что твое решение способно кого-то уничтожить. Хотя почему — кого-то? Разрушить такой участок кластера Сети — это обречь на очень незавидную судьбу и его обитателей, и тот Контроль, который будет пробовать разгрести то, во что он превратится после спонтанной реструктуризации. На тебе лежит слишком большая ответственность. Перед неисчислимым количеством живущих. Слишком большая, чтобы ты был способен от нее отказаться.

— Я понимаю, — кивала Эри. — Но и ты меня пойми. Мне было слишком мало лет тогда, чтобы это… мне это было бесполезно объяснять. Дети, они эгоисты по природе своей. Ты же помнишь, что я у тебя спрашивала?

— Помню, конечно. Но у тебя был не эгоизм. Это было отчаяние. И я видел это отчаяние, поверь, и оно тогда обожгло мне душу еще страшнее, чем всё остальное. В частности то, кем ты была. Даже это знание, и то меркло, — Пятый покачал головой. Посмотрел на неё: она сидела сейчас, опустив голову, прядка молодых непослушных каштановых волос вырвалась из хвостика, и упала ей за ухо. — Мы все тогда ошиблись, малыш. И мы, и ты. Ты — из-за того, что просила, мы — из-за того, что сбежали. Всё было неправильно. Вообще всё. Надо было поступить иначе.

— Но как? — она подняла голову. Карие глаза, и словно бы золотистая искра там, в глубине этих глаз, или это солнце так отражается от недалекой реки, что у нее в глазах сейчас миллионы искр, словно звезды.