— Наемники. А полулюдей очень мало, — пожимает плечами Николай. — Они не сдавались. Разве раненые.

— Тяжелых — добить. Если кто может выжить, не трогать. Передай всем. Может, пригодятся на обмен или еще для чего.

— Будет исполнено!

Если кто-то думает, что победа дает много радости при поездке по усыпанному телами полю, он давно не нюхал этих замечательных запахов. Кровь, пот, сгоревший порох и дерьмо. Когда человека убивают, он очень часто непроизвольно гадит. Гораздо приятнее не любоваться, а бодро скакать мимо очередного трупа, у которого отсутствует половина верхней части черепа. Война совсем некрасива, и в ней отсутствует романтика. Только грязь.

Уже на виду вставшего квадратом вражеского обоза с десяток кочевников развлекаются, отпуская очередного пленного. Позволяют отбежать на приличное расстояние, и один из группы скачет, догоняя. Беглец в ужасе поднимает руки и валится, когда сабля опускается ему на голову.

— Беги, — говорят очередному.

— Я не наемник, — кричит тот, поднимая вверх нечто вроде мандолины. — Менестрель! Песни пою, не сражаюсь.

— Беги, — произносит всадник, направляя на него угрожающе лук с наложенной стрелой.

— Стоять! — кричу.

Они дружно обернулись, и стрела отправилась в колчан, а на лицах глубокое радушие. Не обязательно знать меня лично, достаточно увидеть три сотни человек за моей спиной, чтоб почувствовать глубокое почтение. И все ж знамя это нынче знакомо всем. И врагам, и друзьям. Оно такое единственное и неповторимое. Синий и Малха тоже обзавелись личными стягами, но обычно вручаю с большой помпой отрядам свыше пятисот. И хотя лозунг «За Пророчицу и веру» неизменен, изображения могут быть самыми разными. У легиона рабов руки, разрывающие цепи, например. А застрельщики осу имеют. Кусачие, подразумевается. Я им в качестве награды за сегодняшнее на флаг еще и девиз «Мы делаем невозможное» подарю. Люди должны гордиться достижениями своих соратников и стремиться прославиться.

— Это наши рабы, — говорит лучник с вызовом, — взятые в бою.

— Ты уже делишь трофеи? — спрашиваю вкрадчиво.

Пожилой всадник вроде случайно толкает коня, и тот натыкается на лошадь товарища, заставляя его обернуться.

— Слегка погорячился, — говорит старший, широко улыбаясь.

Похоже, он сообразил, чем может закончиться, и предлагает выход.

— Этих, — показываю на двух покойников на виду, — тоже в тяжелой схватке убили или они ваша доля?

— Так, — говорит пожилой уже без улыбки, — мы свое взяли.

— Вот и прекрасно. Больше вам ничего не положено. Менестрелю коня! Этих пленных тоже с собой взять.