– Да, и прошлой ночью тоже были. Ты просто их не видела.
– Зрение смертных оставляет желать лучшего, – пробормотала я, и он самодовольно ухмыльнулся. – Но я думала, что так далеко на востоке Вознесшиеся не представляют угрозы.
– Не представляют, но лучше перебдеть.
Наши сапоги мягко топали по лужайкам и песку.
– Аластир сказал, что восстановление Предела Спессы – твоя идея.
– По большей части, – только и ответил Кастил.
Мы подошли к конюшням. Я ощутила укол разочарования, но сразу напомнила себе, что сегодня мы не будем думать о будущем.
– Что насчет поездки верхом? – спросил он. – Это недалеко, но мне лень идти пешком.
– Меня устроит и то, и другое.
– Чудесно. Потому что у меня есть еще одна идея.
Из открытой двери сбруйного сарая вышел пожилой мужчина.
– Как дела, Коултон? – поинтересовался Кастил.
Мужчина выступил вперед, вытирая лысую голову носовым платком. Чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что он вольвен. Глаза у него голубые, как зимнее утро.
– Хорошо. – Он склонил голову в приветствии. – А у тебя?
– Никогда не было лучше.
Коултон ухмыльнулся и перевел взгляд на меня. Внезапно его улыбка застыла, он отшатнулся назад, уставился на меня. Я напряглась, руки рефлекторно сжались, стиснув кисть Кастила, но сразу заставила себя ослабить хватку. Вольвен так отреагировал либо из-за шрамов, либо потому что понял, кто я – кем я была. Девой. Я напомнила себе, что не могу винить его в такой реакции.
– Все хорошо, Коултон? – ровным тоном спросил Кастил.
Вольвен моргнул, улыбка вернулась. Он глянул на принца, и его оливковая кожа стала красноватой.
– Ну да. Да. Прошу прощения. Мне только что почудилось очень странное. Меня как будто ударило статическим разрядом. – Он сунул платок в передний карман безрукавки. – Это она? Твоя невеста?
Мне хотелось верить, что вольвен сказал правду, но я прекрасно знаю: не следует верить чему-то только потому, что так хочется. Я открыла чутье и потянулась к Коултону. Невидимая связь установилась, и я ожидала горького вкуса, давящей тяжести недоверия и неприязни. Но почувствовала другое. Холодный всплеск в моем горле оказался удивлением, а за ним последовало терпкое смущение. Похоже, он сказал правду.