Его грудь поднялась в глубоком вдохе, и он выпрямился.

– У тебя такая прекрасная улыбка. И твой смех. И ты… ты так редко смеешься, но когда ты это делаешь…

Я закрыла глаза.

– Когда ты смеешься, словно бы наконец рассеивается этот проклятый туман. Словно первые лучи солнца пробиваются сквозь тучи после сильной бури, – сказал он без тени смущения. – Твой смех так же прекрасен, как твоя улыбка. Помнишь, я говорил, что он показался мне знакомым? Я не лгал.

Я прерывисто выдохнула и открыла глаза. Золотая листва блестела еще ярче.

– Я… я не знала, что по-прежнему могу улыбаться и смеяться, и даже не знаю, делала ли я это до тебя. Герцог уверял, что Деве такое не подобает.

– Я хочу убить его еще раз.

– Я тоже.

Мы проехали еще немного. Киеран все так же был далеко впереди, я его почти не видела. Я подумала о том, что видела прошлой ночью. О том, что на самом деле вспомнила.

– Помнишь, я рассказывала про тот жуткий стишок из моего сна?

– Вряд ли такое можно забыть, – сухо ответил он.

– Его читал мне отец.

Кастил замер за моей спиной.

– Что ты сказала?

– Кроме последней части про то, как цветок срывают и он кровоточит. Я по-прежнему не знаю, кто это говорил. Это мог быть герцог или какая-то извращенная часть меня – не знаю. Отец произносил начало – про миленький цветочек. Я об этом забыла. Бывало, он называл меня так. Как я могла забыть?

Кастил прижал меня крепче.

– Не знаю, но плохое часто запоминается лучше, чем хорошее.

Разве это не правда?

– Тебе снился отец?

– Да. Я вспомнила, как нашла его той ночью. По крайней мере, я так думаю. – Я сдвинула брови. – Нет, я уверена, что так и было. Я его искала. И тогда меня нашла мама. Он называл ее Корой.