Солнце уже давно опустилось за горизонт, и с низин нашего фьорда не было видно того краешка неба, который все еще оставался бледно-розовым, хранящим в себе последние лучи небесного огня. Вокруг не было ни одного крохотного костерочка – будто бы все люди, что окружали меня, разом покинули это место. Но о том, что они все еще здесь, говорило одно – десятки голосов, криков и звонких смешков, доносящихся с берега. Темноту разрывал яркий свет огромного костра, в свете которого причудливыми фигурами играли длинные тени веселящихся людей.

– Пиявки! – звонко выкрикнула я и цокнула языком.

Из-за черных столбов огромного шатра, словно бесшумные тени, возникли фигуры моих друзей. Свена среди них сейчас не было, однако Кира вела за собой Хендерсона, держа его за локоть. В дрожащей руке, держа под мышкой, он нес тагельхарпу, а Снорри тащил огромный бубен.

– Мы готовы? – спросила я, чувствуя, как от волнения слегка дрожит мой голос.

– А сама как думаешь? – проворчал Снорри.

– Как никогда! – весело оскалилась Кира.

Варс же вместо ответа протяжно завыл по-волчьи, ритмично колотя маленьким кулачком по деревянному столбу.

Снорри подхватил ритм, одной рукой держа бубен, а другой с силой ударяя по нему длинной костью, из которой было выточено нечто вроде ударной палочки.

Я взяла из рук Хендерсона тагельхарпу, и мы двинулись к берегу, шагая в ритм ударов Снорри. Когда мы уже подходили к беснующимся на берегу людям, старик затянул низкую, протяжную ноту. Его гортанное пение эхом отражалось от чернеющих в темноте скал, а люди вокруг разом замолчали, непонимающе разглядывая нас.

Когда же мы наконец добрались до костра, я встала у самого пламени, чувствуя, как обжигающий жар ласкает мою спину и плечи. Перехватив инструмент поудобнее, я ударила смычком по струнам, подхватывая ноту, которую взял Хендерсон. Костер затрещал, снопы ярких искр взметнулись в темное, полное сверкающих звезд небо.

И в один миг старик замолчал. Лишь я и Снорри продолжали мрачную, первобытную мелодию. Но стоило Варсу сесть передо мной на четвереньки и завыть, словно дикий волчонок, Хендерсон, используя всю силу голоса старого скальда, запел.

Его песнь невозможно было бы перевести ни на один язык, существующий в любом из миров. Это был дикий, но прекрасный поток метафор, ритмичных выкриков, в которых к нему присоединялись мальчики, истошно вопя, и непонятных простому человеку конструкций, вызывающих первобытный трепет где-то на уровне инстинктов.

– И был Ун! – выкрикнула я, когда Хендерсон приостановился. Снорри быстрее забил в бубен. – И был он не дух – человек!