Спустя некоторое время атмосфера разрядилась до предела: они находились на высоте в сто километров, где газы «коктейля Рассела» ежедневно уничтожались падающими сверху ультрафиолетовыми лучами. Но самолет мог выполнять и функции ракеты. Казалось, что его корпус плавится от жара – так ярко сияли на его гладкой обшивке закатные краски. Сакс внимательно смотрел через фильтрующее стекло кабины. Без сомнения, это сияние влияло на их способность видеть в темноте. Внизу раскинулся темный Марс, исключение составляли лишь слабо мерцающие ледники на равнине Эллада. Они все еще поднимались по расширяющейся спирали. Звезды наполнили тьму, которая приняла форму полусферы, стоящей на огромной черной равнине. Ночное небо и Марс.
Они продолжали подниматься. Раскаленный орбитальный самолет стал полупрозрачно-желтым и флуоресцентным. Последний шедевр Вишняка, частично спроектированный Спенсером. Самолет был сделан из интерметаллических композитов, в основном из алюминиево-титанового сплава, преобразованного суперпластика для изготовления жаропрочных частей моторов, равно как и для внешних частей покрытия (те затуманились, когда они поднялись выше и чуть-чуть остыли). Сакс представил изящную решетчатую структуру алюминиево-титанового сплава с гобеленным узором нодоидов и катеноидов – те походили на крючья и глаза и бешено вибрировали от жара. Да, они могли делать подобные вещи… Орбитальные самолеты, летящие прямо в космос. Выйди на задний двор и лети на Марс в алюминиевой жестянке.
Сакс описал, что хочет сделать дальше. Питер рассмеялся.
– Думаешь, Вишняк способен на такое?
– Да.
– Есть некоторые проблемы в конструкции.
– Я знаю. Но они решат их. Я хочу сказать, не обязательно быть спецом по ракетам, чтобы разбираться в ракетах.
– Точно.
Питер принялся петь, чтобы скоротать время. Сакс подпевал, когда находил нужные слова. «Шестнадцать тонн» – что за жизнеутверждающая вещь!
Питер рассказал, как ему удалось спастись из падающего лифта. Он был вынужден два дня парить на орбите в скафандре для наружных работ.
– Почему-то мне там понравилось. Конечно, звучит странно…
– Я понимаю, – произнес Сакс, не отрываясь от стекла.
Формы здесь были геометрическими, а цвета – незамутненными и чистыми. Настоящими.
– Каково это заново учиться говорить?
– Мне надо концентрироваться. Усиленно думать. Я постоянно удивлялся… ведь я многое забыл: все в один миг просто исчезло. Особенно то, что я узнал непосредственно перед травмой. Но тот период оказался очень важен для меня. Я тогда работал на леднике. И еще мне нужно кое-что рассказать твоей матери. Внизу все иначе, чем она думает. Ты понимаешь, сама земля. Растения. Солнце, как новорожденная бабочка. Это так странно…