Глеб лёг в саркофаг, наблюдая, как медленно и бесшумно закрывается над ним его крышка. Звуки исчезли, внутри было полное безмолвие. Прозрачное стекло окрасилось светлым малиново-розовым сиянием, идущим изнутри его. Глеб услышал тихий дробный звук, словно шум двигателя приближающегося вертолёта. Он всё усиливался, ускорялся, пока не превратился в ровный гул. Затем его звук сделался тоньше, тон поднимался всё выше, превращаясь в писк, пока, наконец, не исчез совсем. Глеб лежал, но ничего не происходило. Он даже задремал, но сквозь дрёму ощутил, как внезапно заболело когда-то разорванное на тренировке сухожилие на правой ноге, о чём он давно уже забыл. Потом Глеб почувствовал лёгкое онемение и неприятную ломоту во всех мышцах. Он пошевелил пальцами рук, сжимая и разжимая кулаки, чуть согнул и разогнул ноги, вытянув их. Неожиданно пятки коснулись стеклянной стенки саркофага. «Когда это я успел сползти?» — подумал Глеб, и, почувствовав, как что-то в ладонях мешает сжать кулаки, поднял руки к глазам. Взглянув на них, он увидел, что пальцы стали немного длиннее и тоньше. Сонливость прошла, и Глеб с изумлением смотрел, как на его глазах пальцы действительно удлинились и стали тонкими и длинными, как карандаши.

— Нет! — Закричал он. — Назад!

Пальцы стали прежними, какими он привык их видеть. Глеб, волнуясь, вытер взмокший лоб, и тут же по его лицу, заливая глаза, побежали ручьи. Он почувствовал захлёстывающую его волну ужаса, но быстро взял себя в руки, перебарывая страх. Проведя по лицу ладонью, Глеб ощутил, как оно высыхает, и облегчённо вздохнул полной грудью. Тут же его грудная клетка расширилась, увеличиваясь настолько, что затрещали рёбра. Дикая боль пронзила грудь, ужас смерти сковал сознание, дыхание перехватило. Глеб приподнялся, но тотчас снова упал от пронзившей его невыносимой боли, и вдруг среди этой стремительной какофонии мыслей, среди хаоса смерти он увидел и ощутил чей-то холодный разум и стальную волю. «Это — я!» — понял Глеб. Он упёрся взглядом в малиново-розовую крышку над собой и заставил себя успокоиться. Боль тотчас ушла, неожиданно легко и быстро выровнялось дыхание. Глеб расслабился, не теряя ощущения концентрации. Он чувствовал себя эквилибристом, жонглирующим на сложенных друг на друга бочонках. Сидеть на самом верху этой шаткой, постоянно играющей пирамиды, было делом нелёгким, но теперь он почувствовал, что значит управлять телом. Глеб с радостью первооткрывателя ринулся в новые ощущения. Он совершенно ясно и чётко понял, кто есть он, и что есть его тело. Понимание жизни и смерти, и что значит быть вне их, захватило его сознание, но ощущения эквилибриста не позволяли ему, как прежде, поддаться эмоциям и улететь из реальности вслед за чувствами. Глеб отчётливо осознал ту пропасть, что разделяет его и ту жизнь, что только что открылась ему! Там было какое-то Вселенское спокойствие и доброта! И частичка того спокойствия охватила его. Теперь он знал, куда лежит его новый путь. Глеб почувствовал, что теперь он перестал бояться. Он спокойно лежал и смотрел на прозрачное стекло, сияющее плавающим малиново-розовым сиянием. Оно медленно померкло, прозрачная крышка отъехала в сторону, и Глеб с трудом поднялся на ноги, и сел на краю огромного саркофага.