— Ни за что! — отрезала Халида. — Отныне я не буду возносить христианских молитв, отныне я свободная женщина и магометанка и меня зовут Халида!

Плотнее закутавшись в одеяло, она отвернулась к окну и стала смотреть в залитый лунным светом сад.

— Господи, — прошептала Мари-Жозеф, — Господи…

«А вдруг Господу угодно, чтобы я страдала? — мысленно вопрошала она. — Но мои муки ничтожны в сравнении со страданиями мучеников, с отчаянием русалки. Другие с легкостью переносят кровопускание, и я должна научиться стойко переносить эту процедуру».

Вместо этого она вынудила Лоррена поступить дурно и теперь не могла относиться к нему по-прежнему. Ей сделалось безразлично, нравится она ему или нет. Однако она упала в глазах графа Люсьена, а это уже волновало ее.

«Господи, — прошептала Мари-Жозеф, — Господи, молю Тебя, обрати на меня взор свой, пожалуйста, укрепи и направь меня. Просвети меня, укажи мне, что делать и от чего воздерживаться».

Она умоляла Господа дать ей какой-то знак и даже смела надеться, что его дождется. Но, невзирая на все ее жаркие молитвы, Господь не явил себя.

Глава 18

Глава 18

Лунный свет проникал сквозь оконное стекло и изливался на пол. Мари-Жозеф выскользнула из постели. Она замерла на минуту, и приступ слабости и головокружения миновал.

Халида крепко спала; Ив уже ушел. Зябко поеживаясь, Мари-Жозеф накинула на плечи плащ Лоррена и пробралась в гардеробную. По пути ей приходилось опираться на стены и держаться за дверную ручку, чтобы не упасть.

В гардеробной ее объяли ароматным облаком духи Лоррена, и желудок тут же свело судорогой. Она сбросила плащ, изо всех сил борясь с подступающей дурнотой. Она никогда больше не наденет его плаща, каким бы мягким и теплым он ни был. Она сожгла бы его, если бы смогла сейчас развести огонь.

Она распахнула окно и стала глядеть в ночной сад. Над темницей русалки нависала луна; до полнолуния оставалось два дня. Мари-Жозеф попробовала было напевать, но с губ срывался только шепот.

Однако русалка услышала ее и откликнулась песней.

«Она жива, — подумала Мари-Жозеф. — Спасибо графу Люсьену…»

Мари-Жозеф схватилась за перо. Песнь русалки обогатила кантату новой сценой. Словно разбрызгав крохотные кляксы, перо забегало над нотным станом, расставляя мелизмы. Свеча растеклась лужицей воска, утопив саму себя.

Мари-Жозеф дописала последнюю ноту и помахала листом, чтобы высохли чернила. Кантата была завершена.

Мари-Жозеф сняла гобеленовую завесу с клавесина, набросила ее на плечи и открыла крышку.

С первыми неяркими лучами рассвета по щекам ее заструились слезы: она исполняла кантату, посвященную трагедии морского народа.