— Первый пошел, — возвестил кто-то.

— Не расслабляйся, — сказал еще кто-то. — Генерал Карпентер велел троих сцапать.

Когда Марк Юний Брут покинул ее ложе, Лейла Мэйчен хлопнула в ладоши. Явились рабыни подготовить госпожу к омовению. Она помылась, оделась, надушилась и позавтракала фигами из Смирны, розовыми апельсинами и графином «лакрима кристи». Потом выкурила сигарету и велела подать паланкин.

У ворот ее дома, как всегда, было не протолкнуться от обожателей из Двадцатого легиона. Два центуриона оттолкнули носильщиков от шестов паланкина и водрузили их на свои широкие плечи. Лейла Мэйчен усмехнулась. Юноша в сапфировом плаще рассек толпу и подбежал к ней. В его руке блеснул клинок. Лейла приготовилась встретить смерть с достоинством.

— Госпожа! — воскликнул он. — Госпожа Лейла!

Он разрезал кисть левой руки и запятнал кровью ее одеяние.

— Кровь моя — самое малое, что могу я принести тебе в дар! — возопил он.

Лейла нежно потрепала его по голове.

— Глупый мальчик, — проворковала она. — Ну зачем?

— Ради любви к вам, о госпожа!

— Сегодня вечером в девять я приму тебя, — прошептала Лейла. Он уставился на нее, и она, не выдержав, рассмеялась. — Обещаю. Как тебя зовут, красавчик?

— Бен Гур.

— Сегодня вечером в девять, Бен Гур.

Паланкин понесли дальше. Мимо Форума, жарко споря, проходили Юлий Цезарь и Марк Антоний, он же Энтони. Увидев паланкин, Юлий сделал резкий жест центурионам, и те замерли. Цезарь отдернул занавеси и уставился на Лейлу. Та окинула его безразличным взором. Лицо Цезаря дернулось.

— Почему? — хрипло спросил он. — Я умолял, преклонялся, подкупал, плакал, но прощенья мне нет. Почему, Лейла? Почему?

— Помнишь ли ты Боудикку? — прошептала Лейла.

— Боудикку? Королеву бриттов? Господи, Лейла, какое значение она имеет для нашей любви? Я не любил Боудикку. Я лишь разбил ее в бою.

— И убил ее, Цезарь.

— Она отравилась, Лейла.