— Не понимаю.

— Вечность, экспериментируя с материей, имеет неограниченные возможности. Даже ученые в лаборатории, готовя какой-то опыт, имеют для контроля несколько вариантов. Не удастся один — посчастливится в другом. Понимаете? Эволюция Вселенной может идти мириадами параллельных потоков, поправляя, дополняя магистральное направление множеством альтернативных опытов. Что-то не вышло в одной Вселенной, выйдет в иной. Коллективный поиск. И все — в общий котел. В некую Супержизнь.

— Здорово! — восторженно подхватил Григор. — Реки Мегаэволюции сливаются в едином Океане, и все лучшее синтезируется в гармоничном Бытии…

— Бог его знает — гармоничное, дисгармоничное, — засмеялся Гореница. — Все это — слова. Беспредельность достаточна для любого варианта. Возьмите хотя бы ваши видения. Сражение Корсара и Кареоса, а затем диверсия этого… Аримана… Вот вам даже на таком высоком уровне — потрясающая дисгармония и падение.

— Вы верите, что это реальность?

— Дело не в этом, — вздохнул ученый. — Слепого не убедишь в существовании радуги. Мы с вами уже ушли навстречу чудесному, значит, для нас это не вера, а реальность. Я думал о ваших фантасмагориях…

— И что?

— Я вспомнил, — странно взглянув на Бову, сказал Гореница.

— Что вы вспомнили?

— Многое. Впрочем, достаточно. А то мы утомили гостя. Успешно вернетесь назад — многое откроется. А теперь — к делу, Василий Иванович!

— Слушаю вас, — уважительно отозвался Василий, приближаясь к ученому.

— Вспомните все, что знаете. Где жили женщины-монахини? Где келии тех двоих, о которых вы писали? Где они прогуливались? Где молились? Это весьма важно. Нужны малейшие подробности…

Они шли втроем по аллеям Ботанического сада, спускались в подземелья бывшего монастыря, заходили в неприветливые пустынные келии, рассматривали кучи истлевших книг, а Григор думал о своем, недоступном, наболевшем. Встретить ее, увидеть, прикоснуться к живой руке — и не нужно ничего! Теории, полеты к иным мирам, космические свершения — все это ничто, если исчезает, не бьется рядом сердце, без которого вся беспредельность превращается в необъятную пустыню.

В черном небе голубой серп Земли. Торжественное молчание царит над холодными скалами Луны. Равнодушно смотрят отовсюду острые зеницы звезд. Тут нечем дышать, тут нельзя жить. Кто это сказал?

Вот в небольшом кратере, под прозрачным куполом, пульсирует жизнь. Расцветают пышные розы, дозревают в лучах искусственного солнца арбузы, виноград. Суетятся там и сям люди.

В огромном сферическом помещении исполинский десятиметровый глобус — модель Земли. На нем все — даже мельчайшие — селения, речки, ручейки, сооружения. Шар вспыхивает разноцветными огоньками, на нем пробегают потоки фосфорических искр, превращающихся в пульсирующие нити. Возле глобуса Гореница, Синг и несколько молодых помощников. Они сосредоточенны, спокойны.