Скользнув глазами по Александру, он снова обратился к Нелли:

– Госпожа Ланская, мне хотелось бы поговорить с вами наедине.

– Можно просто Нелли. – Она улыбнулась. Мужичок напоминал ей дворецкого. – И вы можете говорить прямо здесь, у меня нет секретов от этих людей. Теперь нет.

– Как пожелаете. – На стол опустился плоский кожаный чемоданчик. Видимо, удивляться, и, не дай бог, возмущаться Войтек Томски не умел. Скорее наоборот: он сам наводил шороху там, где появлялся.

– Дело в том, госпожа Ланская, что я являюсь нотариусом ныне покойного господина Зойла. И в соответствии с его последней волей, изложенной в завещании, заверенном лично мною как подлинное, должен сообщить вам некоторую новость.

Нотариус? Воля Зойла? Причем здесь она?

– Господин Зойл завещал вам данную недвижимость, – казалось, читая вопросы по ее глазам, развел руками Томски. – Со дня принятия наследства вам переходят все правомочия, представленные законом собственнику имущества. Теперь вы законная владелица «Красной метки».

Нелли только рот открыла и как могла, медленно, будто одеревенелая, встала на ноги.

– Что вы такое говорите? Какое имущество? – Она оперлась рукой о спинку стула. – Какая «Красная метка»? У него же есть дочь!

– Госпоже Янис он оставил все остальное, – продолжал свою складную речь Войтек Томски, нотариус Зойла. – Движимое и недвижимое имущество. Вам же господин Зойл завещал бар. Нам нужно будет встретиться на днях и оформить все законным образом.

Взгляд ее опустился на Дмитрия, спокойного и сохраняющего молчание, затем устремился к Александру.

– Он оставил мне бар, – пробормотала Нелли, все еще не веря. – Ты можешь представить, оставил бар… – прикрыла глаза. – Даже после ухода своего Зойл продолжает обо мне заботиться. Он не бросил, нет, он оставил мне бар…

Нелли вспомнила их разговор. Тот самый, в котором Зойл говорил, что ей всегда есть куда вернуться, есть дом, в котором ее примут, и как важно, чтобы она это знала.

Она ощутила, как увлажнилось лицо – сколько слез пролила за последнее время? И вдруг улыбнулась – глупо, бессмысленно, – и сквозь слезы радости, сквозь потуги смеха воскликнула:

– У меня есть свой бар! – потом громче: – У нас есть свой бар! – Она смотрела на Александра. – Зойл оставил мне сердце! Свое сердце! Родное, дорогое… – и выйдя из-за стола, прильнула к Александру, который обнял, но довольным не выглядел.

Только омрачить ее настроения это не могло: Нелли была счастлива. Она любила, была любима, находилась там, куда тянуло сердце, и, подобно ребенку, как никогда прежде, радовалась новой жизни.