— Не болтай, — сказал ему Фальк, — и поспеши, а то пожар потушат, прежде чем мы туда доберемся.

Когда, запыхавшись, Дитрих достиг хутора, его в воротах встретил Манфред.

— Он нуждается в причастии, пастор, — произнес герр жестким, как кремень, голосом.

Дитрих вошел в дымящийся дом, где крэнки сбивали пламя пеной, которую выкачивали из диковинных ведер. На утрамбованном земляном полу сидел Альтенбах, сложив руки на животе, как будто после сытного обеда. Подле него плакала женщина. При виде Дитриха лицо крестьянина исказила гримаса.

— Благодарение Господу, вы прибыли вовремя, — промолвил он. — Я рад, что не оставлю ее в этом путешествии одну. Отпустите мне грехи, но поспешите.

Дитрих увидел, что между пальцами Альтенбаха сочится кровь.

— Это от удара меча! — воскликнул он. — И смертельного… — Последнего священник не сказал, хотя подозревал, что Генрих и так об этом знает.

— Я думал, будет больней, — сказал тот. — Но я лишь чувствую холод, словно в животе настала зима. Святой отец, я переспал с Хильдегардой Мюллер и однажды ударил Герлаха-егеря в гневе… — Дитрих склонился поближе, чтобы остальные не услышали покаяния. По большей части прегрешения исповедующегося оказались всего лишь отражениями мимолетных страстей. За ним не было никакого преступления, только закоренелая гордыня, которая толкнула его жить обособленно. Дитрих осенил его крестным знамением, смочив пальцы собственной слюной, прочел слова Божьего прощения.

— Спасибо вам, святой отец, — прошептал Генрих. — Мне было бы грустно оставить ее одну на небесах. Она же будет с Господом, ведь так, пастор? Ее грех не порочит ее.

— Ее грех?.. — Дитрих обвел глазами комнату в поисках жены Альтенбаха и понял, что до этой минуты слышал плач Хильды Мюллер. Герда Альтенбах лежала подле нее с перерезанным горлом и сорванной одеждой, хотя ее естество сейчас прикрывала простыня.

— Нет, — сказал он умирающему. — Она не содеяла греха, ибо грех совершили над ней, так учил святой Фома.

Лицо раненого просветлело.

— Бедный Оливер, — сказал он.

— Твоих сыновей зовут Якоб и Гаспар, разве нет?

— Храбрые мальчики, — прошептал тот. — Защищают свою мать… — И с этим он испустил дух. Когда его руки безвольно упали, внутренности вывалились наружу.

— Все мертвы, — сказал Манфред в дверях, Дитрих обернулся к нему. — Мальчики лежат во дворе. — Рыцарь скользнул взглядом по Герде и остановился на Генрихе. — Выжил только батрак. Он называет себя Нимандусом. Спрятался за поленницей и видел все. Пытался улизнуть от меня, наверняка сбежал из чьего-то манора. «Нимандус», в самом деле! У меня будто других забот нет, как отсылать его обратно. Парень видел пятерых в доспехах, они были явно не в самой лучшей форме, какие-то побитые. Наверное, те самые бандиты, сбежавшие с Соколиного утеса, на которых наткнулся Длинноносый. Они надругались над женой Альтенбаха, убили его и сыновей и удрали с цыплятами и свиньями. Думаю, еду искали. Нимандус говорит, их предводитель — рыжий, похож на бюргфогта Фалькенштайна с дозорной башни. — Герр тяжело вздохнул и вышел во двор. Дитрих последовал за ним.