Пастор не нашелся с ответом, вспомнив, что на родине крэнков трава и впрямь желтая, нахмурился, но предпочел промолчать.
Оккам вскочил на ноги:
— Пойдем, давай проверим свое положение на опыте. Земля вертится, ты сказал.
— Я не говорил того, что она
— А тогда зачем искать другое объяснение? Какой от него прок, даже если оно верно?
— Астрономия упростилась бы. Поэтому, прибегая к твоему собственному принципу самого простого основания…
Оккам рассмеялся:
— Ага. Аргумент в виде лести! Это куда более веско. Но я никогда не писал о сущностях в природе. Господь не связан простотой и мог решить сотворить одни вещи элементарными, а другие сложными. Моя бритва применима только к порождениям разума. — Англичанин зашагал к двери, а Дитрих поспешил за ним.
Оккам, запрокинув голову, изучал небо цвета индиго.
— С какой стороны восток? Очень хорошо. Давай обратимся к нашему опыту. Сейчас, если я быстро махну рукой, вот так, то почувствую сопротивление воздуха. Следовательно, если двигаться на восток, в теории ощутишь, как восточный ветер обдувает лицо, а я… — он закрыл глаза и раскинул руки, — ветра не чувствую.
Иоахим, взбирающийся по Церковному холму, остановился на полдороге и воззрился на ученого, который, казалось, принял позу Распятого.
Оккам повернулся к Нижнему лесу:
— Теперь, если посмотреть на север… Я не чувствую никаких изменений ветра, в какую бы сторону ни глядел. — Он пожал плечами и выжидающе замолчал.
— Опыт следует проводить так, — настаивал Дитрих, — чтобы учитывалось все, способное повлиять на окончательный вывод, именно это Бэкон называл
Оккам развел руками:
— Ага, так, значит, здравого смысла недостаточно для столь особого опыта.