– Добейте его, сударь!

Барон подскочил к лежащему на земле принцу и без малейшего колебания в упор расстрелял его. Генрих рассмеялся, а потом обернулся к Франсуа.

– Я это запомню, дорогой дядюшка, – злобно прошипел он и пришпорил коня.

Да, времена рыцарских битв, когда противники уступали друг другу право первого удара, щадили соперника, когда в самых серьезных битвах погибало лишь несколько человек, прошли. Теперь, казалось, каждый воюющий дворянин желал лишь одного – крови врага. Никакого снисхождения, никакой пощады!

По приказу Генриха Анжуйского тело принца Конде на два дня было выставлено на поругание перед королевской армией.

* * *

И снова победа в войне не досталась ни одной из сторон. В битвах побеждали католики, но у них не хватало ресурсов довести дело до конца. Обе стороны были истощены и физически, и финансово. Половина Франции пылала огнем войны. В августе 1570 года был заключен очередной мир, третья гугенотская война закончилась Сен-Жерменским договором, по которому король предоставил гугенотам свободу вероисповедания по всей территории Франции, исключая Париж.

Франсуа, которого со времени убийства принца Конде Генрих словно бы не замечал, сразу после заключения мира уехал в Романьяк. Ему было уже пятьдесят три, волосы его поседели, но в седле он держался твердо и силы не покинули его. И потому сотню лье, разделяющую Сен-Жермен и Монферран, он проскакал за несколько дней.

Он был счастлив вернуться в свой замок, где все было по-прежнему. Те же слуги, тот же управляющий, собравший, к слову, немало податей за время отсутствия хозяина. Барону эти деньги были весьма кстати, поскольку все, что у него оставалось, было выплачено нанятому отряду.

Вскоре пришло письмо от королевы-матери, в котором она пеняла «дорогому кузену», что тот не приехал во дворец, рассказывала о помолвке короля с дочерью Максимилиана, императора Священной Римской империи, о роскошной свадьбе юного Генриха Меченого, сына покойного де Гиза, с Екатериной Клевской, и, главное, сообщала, что отныне снова придерживается политики веротерпимости. Не желает ли «любезный братец» снова вернуться на службу? – в заключение спрашивала королева.

Франсуа тут же сел за ответ, в котором выразил большую радость по поводу помолвки короля и перемен в политике, но вернуться в Париж отказался, сославшись на множество дел в баронстве.

И снова потекли тихие, спокойные дни. Франсуа радовался им, с удивлением осознавая, что прелести войны и дворцовой жизни больше его не влекут. «Старость, – думал он, – совсем скоро придет старость, первая за две жизни».