Манька, наконец, сообразила, что Дьявол шизофрению болезнью не считает. Но он много чего не считал достойным внимания. Но ведь, кошкин хвост, мыши-то ей покоя не давали! И сенсорное восприятия запаха стало каким-то другим!

Дьявол приблизился и заглянул ей в рот, потрогал лоб.

– Больная, не могли бы вы поподробнее описать сопутствующие вашему заболеванию симптомы? – как-то уж слишком елейно и вкрадчиво добавил он, пощупав ее карман. – Да, – и когда будете выводить мочу, обязательно рассмотрите ее на цвет и попробуйте на вкус! Или, нет, отдайте моему ассистенту, – сказал он, недвусмысленно намекая на Борзеевича, который топтался рядом, слушая с исключительным вниманием.

– Мочу пить отказываюсь! – решительно воспротивившись, Борзеевич сразу же отошел в сторону, всем видом показывая, что во врачи не напрашивается.

Манька поняла, что Дьявол опять над нею издевается. Борзеевич оставался нейтральным, поэтому обиделась она только на одного. Но ничего смешного в своем состоянии не видела. Во-первых, тоска могла нахлынуть внезапно и никуда от нее не деться – если только помечтать. Но в том-то и дело, что мечты имели неправильную ориентацию: ведь знала, что вампиры и кровь пьют, и родителей лишили, и саму убить мечтают, а поделать с собой ничего не могла. В мечтах выходило, белые они и пушистые, как заячьи хвостики, умные, благодетельные, мужественно-красивые…

– Маня, не томи, говори уже, вышел ум из-за разума? – тревожно спросил Борзеевич.

– Нет! Сказала же! – отрезала Манька. – И нюх у меня – чужой! Не могут все цветы так дурно вонять! – у Маньки выступили слезы. – И вот еще, я же видела, что вампиры делают с людьми, сама мозги с пола отскребала, а так хочется, чтобы полюбил меня вампир… Ну хоть какой-нибудь… Красивый такой, сильный, не кровожадный… Где у меня ум-то? Не больная я, Борзеевич? Правильно Дьявол говорит, больная! А подснежники? Помнишь, когда мы с Вершины Мира съехали, меня стошнило… Ты еще сказал, это от скорости. Не от скорости – я цветок понюхала, сиреневый такой, он из снега торчал. А началось еще раньше, когда мы на восьмую гору поднимались… Только тогда подснежников еще не было, зато слух… Я всегда весну и лето ждала, летом хворост только на еду собирала, а зимой… Домишко у меня дырявое насквозь, быстро выдувает, а как весна, то сразу тепло. И я как подснежники вижу, сразу понимаю, кончились мои мучения, а теперь и понюхать страшно.

Манька нагнулась и сорвала еще один цветок, торчавший из-под оплывшего просевшего сугроба, залюбовавшись сиреневой голубизной горных подснежников, которые росли по краю ледника одиннадцатой горы. Отсюда широкая заповедная долина у подножия просматривалась как на ладони. До лагеря оставалось километров двенадцать – минут пятьдесят быстрой ходьбы или двадцать минут легкого бега. Утро только начиналось, но видимо, неприятности вечером не закончились, оставляя себя на утро.