– Чучело ты… – снова повторила она и тронулась с места.

Ещё долго я смотрел на ускользающий в зеркале заднего вида силуэт Наблюдателя. Он стоял на месте и провожал нас взглядом, пока полностью не растворился в серой дымке над дорогой. Всё шоссе мы пересекли довольно быстро, и когда мимо окон поплыли первые очертания серых домов центра города, от недавнего воодушевления не осталось и следа. Моё сердце вновь сковало грустью, а в груди разрастался огромный комок сомнений, который продолжал расти от любых моих действий и мыслей. Я стал сомневаться в правильности своего поступка: может, я не прав, что дал шанс этому парню встать на ноги? Почему попытка сделать что-то хорошее зачастую воспринимается другими с упрёком и косыми неодобрительными взглядами? Когда мы успели переступить эту грань, когда взаимопомощь из естественной для людей вдруг превратилась в нечто ненормальное и редкое, вызывающее вопросы психического состояния? Вот так все попытки стать человеком разбиваются о стену непонимания.

В раздумьях я рассматривал проплывающие мимо очертания домов, пока не заметил большую группу людей впереди нас. Они столпились вокруг чего-то неизвестного на обочине дороги и перекрыли собой весь тротуар.

– Ки-и-ир… – позвал я напарницу, указывая на толпу.

– Вижу.

– Остановись, надо проверить, а Хранитель подождёт. Что-то не нравится мне всё это.

Кира припарковалась у края дороги, неподалёку от огромной, тревожно гудящей толпы. Народу было неестественно много, казалось, что весь квартал собрался в одном-единственном месте, словно огромное маковое поле приманило к себе рой голодных пчёл. Они слетелись со всей округи, слепо повинуясь своим инстинктам, и облепили весь тротуар, образуя огромный кипящий и дышащий улей. Он тревожно жужжал, сжимался, а потом расходился волнами, выпуская огромные сгустки негативной энергии и чудовищного волнения. Напряжение распространялось от этого улья невидимыми лучами, пронзая нас липким потоком людского страха, который пробивался даже сквозь толстую обшивку нашего автомобиля и заставлял сердце биться всё быстрее с каждой минутой.

Что там происходит, почему они все собрались? Я осторожно покинул машину и сжался от колючего потока холодных капель, так нещадно обжигающих моё лицо. Казалось, даже они повиновались странным волнам незримой энергии, исходившей от толпы, изменяли траекторию своего падения, отражались и летели ко мне навстречу, чтобы затем холодными струйками спрятаться за шиворот. Я поморщился, приподнял повыше воротник куртки и оглядел длинный строй людей, стоявших ко мне спинами. Здесь сгрудились примерно одна или даже две сотни человек, они образовали огромный круг, края которого выходили на проезжую часть. Кажется, они были чем-то увлечены или напуганы. Люди обратили свой взор в центр искусственно образованного ими кольца, при этом с оживлением что-то обсуждали и постоянно озирались по сторонам. Кольцо иногда сжималось, а потом резко отступало назад, тем самым напоминая громадное, бьющееся в истерике сердце, и ему было очень страшно. Внезапно, за всем этим жужжащим ульем я услышал длинный, протяжный стон, а затем отчаянный крик человека. Он надрывно вопил из самого центра толпы, захлёбывался от собственного крика и хрипел от заполняющей до краёв его глотки ненависти. Я ринулся в центр, расталкивая людей и как можно быстрее прорываясь на крик. В центре кольца оцепления оказался мужчина преклонных лет, весь укатанный в старый промокший брезентовый плащ, повидавший не один год верной службы. Этот человек лежал на спине, прямо на брусчатой мостовой, вцепившись обеими руками в свои поседевшие волосы, и истошно кричал. Со всей злобой, отчаянием и ненавистью он вопил в безутешное дождливое небо Системы, но оно не отвечало, только продолжало поливать его нескончаемыми потоками безразличных слёз.