— Ну если вы ищите виновного, — отозвался я, — то, наверное, спрашивать надо с товарища Стаханова. Он пример подал.

А что? На днях на комсомольском собрании нам зачитали “Правду”, где в красках расписывался его трудовой подвиг. Вот я и подумал: а чем я хуже? Увидеть свое имя во всех союзных газетах я бы тоже не отказался, а там, глядишь, пригласили бы в Москву, дали бы какую-нибудь должность, и остался бы я там. И все, никакого больше барака. Годам к двадцати стал бы директором завода, а к двадцати пяти можно и в наркомат податься, а там и до власти дойти. Разумеется, вслух о таких планах не говорят.

Так что я решил поступить по-стахановски, а для этого надо было чуть-чуть подправить технологический процесс. И все шло отлично, пока из печи, сжигая все на пути, не хлынул раскаленный чугун. Тогда я подумал, что сломал домну…

— Какой Стаханов? — поморщился чекист. — Что ты несешь?

Да, признаю, возможно, это была не самая гениальная из всех моих идей. Но ведь не попробуешь, не узнаешь. А ничего великое не достигается без экспериментов.

— Что ты планировал, — он сверлил меня глазами, — диверсию?

— Нет, — честно ответил я, — трудовой подвиг, — и поправил значок “ударник” на груди.

— Пятнадцать человек в больнице. С ожогами, — цедил чекист. — Ты это понимаешь?

— Зато завод цел. Да и все живы остались. Если бы не я, ущерб был бы гораздо больше.

На пару минут кабинет окутала тишина. Лишь шелестели бумаги, которые вдруг начал пролистывать мой собеседник, и скрипел стул, на котором устало заерзал я. Но даже это жесткое сиденье оказалось удобнее койки в узкой темной камере, куда меня затолкали прямо с завода. Даже не могу сказать, сколько часов мне пришлось там проторчать, причем в весьма раздражающей компании.

— Но есть и другой вопрос, более сложный, — чекист ткнул пальцем в одним из густо исписанных листков перед собой. — Мы опросили людей на заводе. И про тебя говорят всякое, — многозначительно произнес он.

— Например? — хотя, кажется, ответ я знал.

— Вся твоя бригада твердит, — его палец продолжал тыкать в листок, — что когда они соглашались на этот “трудовой подвиг”, они чувствовали, будто ты им это внушил. А потом, когда кинулись к домне — все говорят, что ты их заставил.

Оставалось только пожать плечами. Разумеется, они меня сдали — иллюзия закончилась, мозги стали просыпаться. К тому же мужики меня не любили — в семнадцать лет стать бригадиром не каждому дано.

— Все показали, — продолжал чекист, — что, когда они кинулись к домне, ты стоял в стороне и не сводил с них глаз, будто управлял ими издалека…