— Я шла сказать вам, что люди находятся в больших сомнениях насчет вас. Они поговаривают, что вы не тот, кому стоит верить; что вы при первой же угрозе сдались и сдадитесь вновь…

Глаза Николаева налились кровью, лицо его перекосилось от злобы.

— Но как они могут так рассуждать, — закричал он, — если они не видели, как все происходило в реальности?

— Я повторяю: они в сомнениях! — истерично завизжала Анфиса так, как только она умела. — Они не знают, стоит ли надеяться на вас… Поэтому просто словами вы их не убедите…

Николаев провел рукой по голове Анфисы.

— Спасибо, Анфиса, твоя информация представляет большую ценность для меня.

Анфиса вскрикнула и схватилась двумя руками за живот.

— Я рада, что успела сделать перед смертью хоть что-то ценное для вас и, может быть, даже для общего дела.

Вся одежда на животе Анфисы окрасилась в темно красный цвет. И из живота Анфисы, сквозь кожу и одежду, вырвалась голова «зместрелы». «Зместрела» на вид была какая-то необычная: вся черная и в слизи. Она противно запищала.

Николаев уставился на Анфису с дикой душевной болью и состраданием на лице. Он стиснул зубы и сжал пальцы рук в кулаки. Изо рта дежурной медсестры вытекла кровь, она мучительно застонала, резко вздрогнула, замерла и медленно, будто нехотя, закрыла глаза.

Павел Петрович ударил кулаком в стену.

— Что же я один могу сделать, — закричал он, — если мне нельзя подниматься выше четвертого этажа? Это же безумие, если я пойду сражаться один на один с тем, кто сильнее меня в тысячу раз.

Николаев уперся лбом в стену и завыл из-за своего бессилия.

13

У самого выхода из кухни Игоревич сотрясал руками воздух перед спокойным Николаичем.

— Что? Что будем делать? Он же сейчас вернется.

Николаич посмотрел невозмутимым взглядом на Игоревича.

— Что, что?! — передразнил он. — Чай ставь! Будем чай пить.

Игоревич завертел головой по сторонам, будто где-то могло прятаться его спасение.

— Глупее предложения я не слышал, — заявил он.