И вдруг он увидел свет. Слабый, но всё же на фоне абсолютной черноты заметный.

Беляков вспомнил его. Это был тот самый свет, что лучился тогда, в его первом видении, над крематорием, где заживо сжигали коммунистов и прочих левых. Обратившись дымом, они уходили в небо, туда, в это странное сияние. Неземное, завораживающее. Такое явно родное для них, принимающее в свои объятия мучеников за народ, словно их небесная коммунистическая отчизна. Тот СССР, который никакими законами, даже самыми жесткими, нельзя «запретить на территории России». Ибо над той территорией Орден не властен.

И этот неземной, непонятный свет с самого начала сильно озадачил, смутил и напугал Белякова. Он и тогда понял, и сейчас повторно почувствовал, что не ему светит это сияние. Оно ему — чуждо, оно — никогда не примет генерала армии.

Свет постепенно разгорался, как утренняя заря. Но это была не заря.

Беляков со страхом ждал.

Вдруг в лучах этого сияния возник образ совсем молодой красивой женщины. С широкими синими глазами. Она смотрела прямо на него. Смотрела, не мигая. Смотрела строго. Но было в этом взгляде еще и недоумение, и интерес исследователя, и даже какая-то уничижающая жалость. И это последнее было, пожалуй, страшнее всего.

— Ты кто? — наконец, «спросил» Беляков.

— Я Отражение.

— Отражение чего?

— Многого. Надежд и волнений. Мечтаний и дерзаний. Стремлений и озарений. Переосмыслений и преодолений. Всего того, с чем связано Восхождение человечества.

— А я тогда кто? — непроизвольно вырвался у Белякова мысленный, в чем-то явно глупый, вопрос.

И он был услышан.

— Ты раб.

— Раб кого?

— Раб низменных страстей и падений. Служитель Черного Света, пытающегося погасить и поглотить всё живое, разумное и любящее.

— Почему? Я служу Порядку и Власти.

— Ты служишь Тьме.

Беляков ничего не ответил. На некоторое время затянулось молчание.

— Зачем, зачем убил ты товарища своего? — вдруг «послышался» новый вопрос, исходящий от этой девушки в обрамлении неземного сияния.

Генерала армии пронзила новая волна ужаса.