– Какой?
– Эпидемия. Красная лихорадка.
– Так вы целитель, – сказал Иллюзионист – как будто даже удовлетворённо.
– Да.
– Сильный?
– Довольно.
– Оно и чувствуется. И что было дальше?
– Пастырь Фар-Лойла оказался весьма мне признателен. Поскольку у меня не имелось ни дома, ни семьи, а пастырь был уже стар, мне предложили остаться в деревне и занять место его преемника. Я согласился.
– И так дэй-перекати-поле осел в тихой деревушке, – заметил Мастер бесстрастно. – Что насчёт знакомства с Гиреном?
– Они с женой приехали в Фар-Лойл спустя три года после того, как я стал пастырем.
– Вернулись на историческую родину, насколько я помню…
– Все другие Лормари к тому времени уже скончались, и Гирен решил продолжить семейное дело потомственных звездочётов. К слову, с момента возвращения в Фар-Лойл он ни разу не удостоил храм своим посещением, – ни в голосе, ни во взгляде амадэя не было и тени осуждения. – Однако Лиден на первой же исповеди призналась, что не может оправиться от смерти дочери и с трудом гонит от себя мысли о самоубийстве. Мы много разговаривали и в храме, и за его стенами, пока в конце концов мысли о сведении счётов с жизнью не оставили её. Потом ураган разрушил храмовую пристройку, где я жил, и семейство Лормари согласилось приютить меня на время ремонта. Думаю, именно по этой причине ремонт затянулся на пять лет.
– И кривотолков это не вызвало? – едко усмехнулся волшебник.
– По неведомой причине ни господин Гирен, ни его жена, ни жители Фар-Лойла не усомнились в чистоте моих намерений, – откликнулся Арон с прохладцей летнего утра. – К тому же я часто бывал в долгих отъездах.
– А за эти пять лет, конечно же, вы так прижились в звездочётном гнёздышке и так привязались к его хозяевам… или хозяйке… что не захотели его покидать.
– Он стал для нас другом, мхм. Почти сыном, – не выдержал старик. – И для Лиден, и для меня, пускай он заходил на мою верхотуру не так часто. Если б не Арон, меня бы, мхм, и Лиден не остановила от того, чтобы покончить с муками совести раз и навсегда.
– Проповеди ему читали? – поинтересовался Иллюзионист, не потрудившись посмотреть на бывшего ученика.
Улыбка Арона была невозмутимой:
– Скорее личный опыт.
Волшебник придирчиво оглядел получившийся кораблик: салфетку накрахмалили до такой степени, что она хранила форму не хуже бумаги.