Прежде чем пути их разойдутся уже навсегда.

– Я говорила тебе, Найдж, – молвила Бэрри, когда колдун промолчал. – И тебе, и Джеми с Алексасом… Много раз. Я устала прятаться. – Её губы дрогнули, придав лицу выражение не то высокомерия, не то презрения. Знать бы ещё, что хуже. – Венец за шестнадцать лет не смог добиться своего. Даже если вы победите, люди не перестанут бояться, ненавидеть, презирать всех, кто от них отличается. Таких, как я, – в том числе. Так не проще ли не менять одного людского короля на другого, а разрушить существующий мир, чтобы создать другой? Совершенно другой? Мир, где не люди будут стоять во главе и распоряжаться судьбами тех, кто не похож на них?

Таша держалась за спиной у колдуна, по-прежнему хранившего молчание. И не видела его лица.

Но откуда-то она знала: сейчас в тёмно-серых глазах нет и тени улыбки, что так ей нравилась.

– Ты говорил, что нарушишь все мыслимые магические законы, чтобы снова увидеть меня. Даже если я умру. – Дочь альва наконец разжала пальцы, освободив безвольные руки колдуна от своей хватки лишь для того, чтобы коснуться его щёк. – Но вот она я – живая. – Точёные белые ладони нежно скользнули по лицу Найджа, погладили пальцами скулы, опустились по шее на плечи, прикрытые фальшивым сюртуком. – Разве это не стоит всего?

Тот наконец шевельнулся. Перехватил хрупкие, словно птичьи, запястья прежде, чем пальцы Бэрри снова нашли его собственные.

– Я любил девушку, которая мечтала сходить в оперу. Которая творила огненных птиц. Которая смеялась со сводными братьями и прижималась ко мне в постели. Прекрасную девушку, которую я оплакивал с лета… мысли о которой заставляли меня брать в руки ритуальный нож и думать, как славно было бы резануть себя по горлу, чтобы больше не плакать. Не чувствовать. Не жалеть. – Когда колдун наконец заговорил, голос его казался потрескавшимся, выцветшим, как старое полотно. – Девушку, которая никогда не сказала бы того, что я услышал сейчас. – Найдж разжал руки – резко, стремительно, будто выпуская из них грязную ветошь, даже смотреть на которую неприятно. Отступил на шаг: маленький, едва заметный шаг, чтобы не задеть Ташу, по-прежнему стоявшую за ним. – Я не знаю, кто ты. Я не знаю тебя.

– Приветствую, дети мои.

Женский голос, легко перекрывший бальный шум, разнёсся под зеркальными сводами. Расползшись обрывками несвязных гармоний, музыка стихла – пугающе резко. Танцующие пары замерли и распались.

Таша поняла, кому принадлежит этот голос, ещё прежде, чем подняла взгляд на балкон.

Там улыбался мальчик-паж в зелёном, которого она видела прежде в толпе. Берета на нём больше не было – и огненно-рыжие волосы львиной гривой рассыпались до талии. Травянистые глаза, в тон наряду, горели ведьминским огнём; маска исчезла, открывая привлекательное лицо с умильно припухлыми щеками.