Джеффрис зарделся, польщенный, глаза его увлажнились от счастья. Павиан Махаки, относившийся к россказням Галля примерно так же, как Алтон, посеменил по кремовому ковру и уселся напротив кованых дверей. Они соединяли Большой зал с Солнечной галереей. Павиан почесал зад.

– Так вот, кха. Прибитое к кресту тело язычники бросили в воду, но оно не потонуло. Три дня и три ночи оно неслось по волнам, по лучу звезды, которой был Бог-Голубь. И три семьи из тех, что были на плоту, уверовав в слова святого, вплавь отправились за неутопающим крестом…

Павиан, доселе увлеченный разглядыванием двери, всполошился и заверещал. Очнулся от дремы его хозяин. Кардинал воздел к люстре взор и раздраженно начал:

– Вы позволите…

Дверь слетела с петель под воздействием могучего удара, санками проехала по ковру. В зал протиснулось нечто огромное, растопыренное, голубоватого оттенка – сплошь углы. У Алтона отвисла челюсть. Его конвоиры были поражены не меньше. Нечто втекло в дверной проем и сразу увеличилось. Качнулась непропорциональная голова на тонкой шее. Шлепнули по граниту гигантские пятки. Незваный гость водил мордой, будто принюхивался. Пурпурный язык облизал треугольные клыки.

Гвардейцы запоздало открыли огонь. Затрещали мушкеты. То ли они били в молоко, то ли свинец отскакивал от синюшной шкуры. А чудище разгибалось, как складной ножик. Удлинялось, пока не уперлось лопатками в потолок. И согнутое, с лысой макушкой на уровне узких плеч, оно достигало потолочной лепнины. Шестнадцать футов, не иначе… У Алтона подогнулись ноги. А Галль вовсе упал: преклонил хрустнувшие колени.

Никто больше не стрелял. Лица у богомольцев были такие, словно в Большом зале случился коллективный сердечный приступ. Ноздри гиганта раздувались. Выпятилась костлявая грудь. Он показывал себя ошарашенным зрителям, представал во всей омерзительной красе. Конечности тонкие, как ветки. Склизкая плоть утопленника, плоть, три дня и три ночи вымачиваемая в воде. Отсутствие гениталий. Между грудиной, буреломом из ребер и тазом – позвоночный столб, обтянутый голубоватой кожей. А самым отталкивающим было лицо – человеческое, но нечеловеческих пропорций. Лицо мужчины, подвергшегося пыткам и избиениям. Бесформенное, опухшее, с глазами, похожими на вплавленные в череп мячи, прорезанные воспаленными щелями.

Алтон нечасто посещал мессы Галля, но он узнал гостя. Его деревянный брат-близнец висел за алтарем в Храме Распятого. Он, собственно, и был Распятым, сошедшим с креста.

Гвардейцы завопили, роняя оружие. Из рук Распятого росли обломанные доски, они крепились к телу ржавыми гвоздями, вколоченными в тыльные стороны ладоней. Удлиненные руки придавали ему схожесть с саранчой.