Там, за спиной, остались кровь, боль и смерть.

А тебе повезло. Ты, в общем-то, целый (что у тебя в голове – никому не интересно). Ты пришел к своей двери, стоишь и боишься войти. Там – родные, которые жили тяжелой, но все-таки не военной жизнью. Что они увидят в твоих глазах, а ты – в их?

Что я вообще могу им сказать, после Шогара и Трисгарда?

Я вспомнил Викентия и в очередной раз подумал, что он был прав. Даже будь Виталий жив, к нему вернулся бы не маленький ребенок, а ускоренно выращенный Гнездом и Школой солдат с долгой и кровавой историей за спиной.

Должен ли я вообще входить? Имею ли право?

Замок щелкнул, и дверь открылась. За порогом стоял отец, в обвислых старых джинсах и майке.

– Привет, папа, – сказал я.

Отец внимательно посмотрел на лестничную клетку. Правую руку он держал за спиной. Потом осторожно поднял ее и поставил пистолет на предохранитель.

– Откуда у тебя ствол? – растерялся я.

– Забыл? Наградной, вместе с пенсией получил, – ворчливо ответил отец. – Что тут за грохот был?

– Да… молодежь гуляла… – ответил я. – Пап, дай, я разряжу…

Отец молча вынул магазин, опустил предохранитель, передернул затвор. Кряхтя, согнулся, поднял с пола вылетевший патрон. Ого, он его в ствол дослал, прежде чем открывать!

– Я еще не в маразме… – сообщил отец. – Заходи, что стоишь…

Я вошел. В квартире было тихо.

– Как Якутск? – спросил папа. С ощутимой иронией.

– Э… прекрасно… – пробормотал я.

Ощущение героя, вернувшегося с войны, куда-то бесследно делось.

Отец неловко обнял меня. Отстранился, подозрительно посмотрел.

– В твоем возрасте уже не растут. Как правило. Это одежда Измененных на тебе?

Я молчал.