– Вам чего? – беззлобно спросил Бреннон, ощутив наконец слабую благодарность. Пироман уставился ему в лицо, и взгляд его стал удивленным, и напряженным, и растерянным.

– Как вы это делаете? – спросил Редферн.

– Что? – Бреннон направился к департаменту: дела не ждали.

– Вот это. – Пироман не отставал и все порывался на ходу заглянуть в лицо комиссару. – Что вы с ней сделали? Почему она вам все рассказала?

– Это называется допрос подозреваемой.

– Это не допрос! – воскликнул Редферн. – Я знаю, что такое допрос, меня допрашивали, и я допрашивал!

– Могу представить, – хмыкнул Бреннон. – А ну говори правду, не то пальцы отрежу.

К его изумлению, пироман покраснел. Ну, не то чтобы как помидор, но на скулах выступили бледно-красные полосы.

– А как еще? – с досадой бросил он. – Если надо добиться признания?

– Мне не нужно добиться признания. Мне нужно, чтоб правду рассказывали. А когда человек говорит, он проговаривается.

– И вы с ними говорите? – недоверчиво уточнил Редферн.

– А то ж.

– Вы со всеми беседуете, как с этой?

– Зачем? С каждым по-своему.

– Но она хотела убить Маргарет! Убила девять девушек! А может, черт знает сколько еще!

– Я знаю, – спокойно произнес Бреннон. – А еще я знаю почему. Чуете разницу? Знать, что кто-то убил, и знать почему – в этом разница. Вам достаточно знать кто, и вы тут же раскладываете костерок. А мне надо знать почему, чтобы доложить в суде.

– В суде! – с глубочайшим презрением фыркнул пироман.

– Это называется правосудие. Равное для всех. Уловили?

Какое-то время пироман молча шел рядом, потупив взгляд, – думал. Бреннон аж чуял, как у него в башке колесики вертятся.

– Но она не получит равного правосудия, – неожиданно сказал наставник Пегги и поднял глаза на комиссара. – Вы же понимаете, что ее никогда не осудят за то, что она некромантка, собрала некроморфа и хотела вырвать из тела Маргарет душу, дабы вселить на ее место свою дочь. Вам просто не поверят.