Владимира вздохнула и забрала ручку, которую новый кавалер изволил целовать. Вот утомил, право слово. И не только целованиями этими.

Толку от них.

Она подавила вздох, в котором бы выразилось все-то ее разочарование, что кавалером, что собственной жизнью. А ведь думалось, что того и гляди жизнь эта переменится и в лучшую сторону.

– Я тебя чем-то огорчил? – он вывернулся, изогнулся, пытаясь в глаза заглянуть. И вновь за руку взял, будто она маленькая какая-то.

– Нет, что ты, – соврала Владимира и руку забирать не стала.

А может, все-таки…

Он ведь неплохой.

Нестарый еще. Симпатичный, особенно если причесать и стрижку сделать модную, чтоб с косыми висками. Усики опять же отпустить. С усами мужчине всяко солиднее. И костюмчик новый…

– Просто… настроение. Осеннее, – Владимира изобразила улыбку. – Скоро дожди зарядят. Сырость. Если бы ты знал, до чего я не люблю сырость…

Она поежилась.

– Из окон вечно сквозит, сколько ваты не запихивай. А Викушка будет ворчать, что надо заклеивать. Терпеть это дело не могу.

– Да, у нас тоже осенью прохладно, – согласился Мишаня – именовать его Михаилом Валерьяновичем никак-то не получалось. – И я сырость не люблю. Но согласись, есть в осени своя прелесть. Это вот небо, эта иррациональная печаль, которая, кажется, готова поглотить тебя с головой. И ощущение, что мир скоро возьмет и закончится.

Терпение у Владимиры скоро возьмет и закончится.

Вот точно.

Она ведь на что надеялась? На страсть. На огонь испепеляющий, чтобы как в романах писали. А они который день бродят по городу за ручки взявшись, и он стишки читает, но как-то уныловато, без огонька. Еще мороженое купил. И воды с сиропом.

И ни цветочка.

Ни признания.

Ладно бы, без цветочков Владимира обошлась бы как-нибудь, а вот признание…

– Закончится. Все когда-нибудь заканчивается, и скоро ты уедешь, – она прижала руки к сердцу, надеясь, что жест этот выглядит в должной мере беззащитным. – А я останусь.

– Не скоро, – заверил Мишаня. – Я ж тут надолго. А хочешь, в кино сходим?