Наверное, нужно было закричать.

Позвать на помощь.

Но вместо этого Ниночка просто подняла блюдо с бутербродами и швырнула в тварь… блюдо не долетело.

– Надо же, – Аннушка взмахом руки пустила воздушную волну, расколовшую и блюдо, и стол. – Ты серьезно это? Что ж…

Она позволила телу упасть.

И засмеялась, правда, смех тотчас оборвался, а бледные руки взметнулись над головой. Ниночка видела, как пальцы коснулись друг друга, и прикосновение это легчайшее отозвалось в висках глухой болью. А потом… потом воздух вдруг сделался густым.

Как варенье.

Или стекло?

Полупрозрачная смола, которая плавится в пальцах старой ведьмы, меняясь, капля за каплей стекая в форму, чтобы, застыв, навсегда запечатать в себе бабочку.

– Жаль, что ты ему нужна. Хотя, конечно, силенок в тебе капля, – Аннушка огляделась. Ткнула пальцем в застывшего рядом человека, который от тычка этого не шелохнулся. – Все ему нужны… сил потребуется много. Жертв тоже.

Она переступила через лежащего человека.

Улыбнулась премило. Поправила волосы.

Ниночка слышала, как бьется ее сердце. И ничего не могла сделать. Это чувство беспомощности оглушало, возвращало во времена, когда она, Ниночка, была слабой.

…хруст стекла под ногой.

Смешок.

И боль пощечины.

– Смотри на меня, – Аннушкины пальцы впились в подбородок. – Смотри. А я буду смотреть на тебя.

Она же совершенно безумна!

С ведьмами случается, когда сила берет верх над человеческой сутью. И теперь Ниночка понимает, почему ведьм боялись.

Потому что бояться безумцев логично.