Закрыть глаза.

Лежать.

Хрупкие пальцы сжимают руку, и на Астру смотрят внимательные вишневые глаза Машеньки.

– Это… просто воспоминание, неприятное, – объясняет она, спешно заталкивая это треклятое, не вовремя выбравшееся воспоминание поглубже в память. Пусть бы оно вовсе сгинуло, Астра не расстроилась бы совершенно. Но вот врагов нельзя жалеть.

Никому.

Никогда.

Тогда почему ей, глупой, хочется плакать, глядя на человека, точнее давно уже нечеловека, который сделал единственно правильный выбор.

– Это она все. Серафима, – сказал он, взъерошив короткие волосы. – Она… сказала, что у меня снова появился выбор. И опять дерьмовый. Но уж какой есть. В конце концов, если получится, будет хорошо.

Всем.

Наверное.

И… и опять странно. Астра не может отделаться от ощущения неправильности происходящего. Он ведь кажется таким молодым, едва ли старше ее самой. Сколько ему было, когда он умер?

Двадцать?

Двадцать два?

Двадцать пять? Вряд ли больше. Он так и остался, двадцатипятилетним, растерянным и несчастным, винящим себя в том, чего не был способен изменить.

А бабушка…

Темное лицо. Морщины, которые кажутся глубокими, будто вырезаны старым ножом, который Астра как-то стянула с приютской кухни. Убивать никого она не собиралась, но… просто защититься. Глупая. Нож быстро выбили, а потом донесли… приютские дети точно знали, когда стоило остановиться.

И о чем рассказать.

Не важно. Главное, что бабушка казалась невыносимо старой, но… сколько ей было на самом деле? Ведьмы ведь живут дольше обычных людей, впрочем, как и все, кому повезло родиться с даром. И почему-то в голову лезет странное: она, Серафима Казимировна, тоже устала жить. Но ей было проще.

Ей достаточно было состариться, чтобы умереть.

А вот Александр…