Но когда ей вкололи «сияние», она снова стала собой и обрела способность думать. «Нужно потянуть время для Хило. Он их найдет, – решила она. – Его не обманут уловки баруканов». Если она и верила во что-то помимо богов, так это в мстительность и изобретательность брата. И пока Шаэ была способна соображать, она молча и горячо молилась: «Всеотец Ятто, помоги мне, помоги моему брату».

Она должна выжить. Нельзя, чтобы Вун в одиночку воспитывал Тию. Шаэ не могла подвести свою нежную дочь, как часто подводили своих детей Зеленые кости: они умирали. Отец, погибший еще до ее рождения, Лан и Нико, мать Андена. Утонули в крови и нефрите.

– Расскажи нам про эуманскую сделку.

Это было что-то новенькое. Такой вопрос она прежде не слышала, хотя вспоминать становилось все труднее. Ее перенесли в гостиную и бросили в кресло, по-прежнему крепко связанную. Наверное, уже была ночь – сквозь щели в плотно закрытых ставнях не пробивался ни один луч света. Лица расплывались перед ее затуманенным взором. Шевелящиеся губы, казалось, растягиваются, будто в замедленной съемке, как у ухмыляющихся демонов, лица плавились, словно горячий воск, гротескные и неразличимые. Кто-то дал ей пощечину. Ее голова закатилась, и вывалился язык.

– Дайте ей еще, – сказал главарь баруканов.

Ей снова вкололи «сияние». Десять лет назад это была бы смертельная доза, но благодаря новейшим достижениям эспенской медицины теперь стало труднее умереть от передозировки СН-2. Это показалось Шаэ настолько ироничным, что она невольно засмеялась.

– Сучка свихнулась, – проревел барукан. Ее облили водой, и, когда Шаэ перестала отплевываться, главарь снова спросил: – Эуманская сделка. Что это? Каков грандиозный план Горных? Я знаю, что он каким-то образом включает Матиос.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, – невнятно пробормотала Шаэ.

Еще работающая крохотная часть ее мозга слабо встрепенулась. О чем же они говорят?

– Матиос перевели Горным деньги, – медленно и нервно произнес барукан, словно разговаривал с умственно отсталой. – Что они получат взамен? Ты же Шелест Равнинных и должна знать, что задумала Айт.

Должна? Она знала… знала, что его слова наверняка имеют отношение к… К чему? К тому, что когда-то казалось совершенно ясным и важным, но теперь ускользало.

– Я не знаю. – По ее щекам покатились слезы. Она так устала. – Я не знаю. Не знаю, я ничего не знаю.

– Бросьте ее обратно в ванну, – устало, но зло приказал барукан.

Чьи-то руки снова ее подняли, и последние остатки воли завертелись со скоростью нитки на веретене.

– Нет, – зарыдала она. – Нет, нет, нет…