Светлый фон

– Вы про священника, который заманивал к себе…

– Давайте не будем говорить об этом недостойном человеке. Он порочит имя Божье, но до сих пор проповедует и даже отпускает грехи.

– Я думал, митрополит встретит меня, всё-таки дело важное.

– Он передал этот вопрос мне, так как не знал, во сколько вы приедете. Он рано ложится спать и встаёт с рассветом.

– В наше время рассвет рассмотреть непросто, – заметил Олег.

– И это всё неспроста. Тяжёлое испытание выдалось на наш век.

– И всё же: в чём суть дела?

– Мы получили несколько сведений, которые будут вам очень интересны. Прекрасно известно, что банда язычников, что на востоке отсюда, тесно контактирует с другой бандой на юге, где главный у них Гробчак, который тоже является язычником.

– Неужели вас волнуют местные разборки? – удивился Олег. – Мне казалось, что кто-кто, а церковь не лезет в такие дела.

– Да, так было раньше. Мы недополучаем доход с областных центров из-за действий этих людей. Соответственно, медленнее развиваемся. А людям сейчас очень не хватает общения с Богом. В этом городе открыты только шесть церквей, народ ждёт в очереди, чтобы поговорить с Ним. Именно поэтому и появилось вновь созданное язычество. Люди обманом заставляют верить других людей в несуществующих идолов.

– И вы хотите покончить с этим?

– Вы не слышали обращение Папы Римского? Церковь оголила меч против наступателей и захватчиков. Против еретиков и язычников. Сейчас это первоочередная цель. Мы должны защищать нашу веру, наших прихожан.

– Что же вам нужно от нашего комитета?

– У нас есть сведения, которые могут покончить со всем этим произволом. – Священник тяжело обернулся и крикнул в сторону двери. – Василий, входите.

Дверь слегка приоткрылась, и в неё протиснулся худой старик в грязном, чёрном балахоне.

– Василий, садитесь. Расскажите нашему гостю ту же самую историю, что рассказали сегодня утром мне и митрополиту.

Старик недоверчиво посмотрел на Олега, вздохнул и начал:

– Я служу Богу очень давно. Да, я не безгрешен, но старался честно отдавать всего себя церкви. Ваше преосвященство, – обратился он к священнику.

– Да, да. Как я и говорил, если ваши сведения помогут нам, нашей церкви, мы вернём вам ваш официальный сан. Лично митрополит наградит вас за помощь. Продолжайте, Василий.

– Вчера вечером я принимал исповедующихся. Моя церковь стоит на Апрашке, у нас нет нехватки прихожан, и слышу я многое. Вы даже не представляете, какие грехи мне приходится отпускать. Но этим людям действительно становится легче, я верю, что рано или поздно они исправятся, и Бог примет их. Вчера вечером, когда я со всеми закончил, ко мне подошёл молодой парень. Я сразу увидел, что ему больно, что ему нужно было поговорить. Я отправил своих помощников домой – не хотел, чтобы что-то его отвлекало. Он попросил исповеди. Сначала он рассказывал обычные вещи. Обычные, конечно, не для всех. Но я видел, что его беспокоит другое. Сперва он не хотел говорить, но тогда я сказал ему: если ты приходишь в дом Божий на исповедь, не смей обманывать хозяина его, ибо не получишь ты очищения, и не спадёт груз греха с плеч твоих. – Старик от волнения засунул в рот пальцы и начал грызть ногти. – Парень удивился, но по взгляду я понял, что вразумил его. И он разрыдался. Искренне. Я понял, что он действительно хочет смыть грязь грехов с себя и стал ждать, пока он расскажет всё. И он рассказал. Рассказал, что работает на язычников, в банде Гробчака. Я знал его и его банду, ведь он сам тоже не раз бывал у меня, спорил о том, чья вера сильнее, насмехался надо мной. Язычество крепко сидело у него в голове, и он вбивал эту чушь, которую проповедует Перунов, всем своим бойцам. Парень рассказал, что охраняет главный вход их станции, и иногда его отправляют в заброшенный район для поисков бездомных. Перед заданием в них пичкают первитин, поэтому всё осознание от происходящего приходит уже после. Бездомные нужны для опытов: на станции разрабатывается новая, усиленная формула первитина и дезоморфина. Перед уходом он сказал, что хочет всё остановить, что он знает, когда Гробчак снова приедет на станцию. Это будет рано утром через два дня, так он сказал.