А еще этой ночью кончится война с Феруатом. По крайней мере, до будущего лета: Янгис, если и выживет в битве, больше не сунется в море. Чума вряд ли уйдет до конца осени, а зимой перевал непроходим. Три тысячи ракайцев, осаждающих Мозир, не устоят перед войсками герцога Феруатского. Скорей всего, даже не станут сражаться: при приближении армии снимут осаду и начнут прорываться к морю, благо ликейская граница совсем рядом. И будут платить золотом за любую утлую лодчонку, лишь бы вернуться в Ракайю. На следующий год Янгис вряд ли поднимет в бой своих вассалов – они устали от поражений.
Брейд вспомнил старое поверье, и нашел на небосклоне созвездие Весов: крупная звезда сверху, под ней четыре маленьких в ряд. Мысленно повесил на концы коромысла две чаши, на одну положил горящие корабли, на вторую – мир с Феруатом. Если Небеса захотят дать ответ, то он увидит, как звезды качнутся. Он ждал долго, до рези в глазах. Небеса молчали, а может быть, ни одна из чаш не перевешивала другую.
Свежий северный ветер дул уже четвертый день, и это приводило Янгиса в бешенство. Сотня гребцов «Золотого Дракона» работала на износ, но время от времени им требовался отдых: двое рабов уже умерли, не выдержав напряжения. Приходилось сажать на весла воинов, и ход галеры сразу же замедлялся – неопытные в гребле солдаты не выдерживали сравнения с тренированными каторжниками. А проклятый «Кентавр», купеческое двухмачтовое судно с косыми парусами, легко лавировал и исчез из виду в первое же утро. Еще неизвестно, те паруса на горизонте принадлежали «Кентавру», или это был другой корабль.
Если император собирался присутствовать на Празднике Провозвестия, следовало прекратить погоню и немедленно повернуть назад. Но он не мог возвратиться в Гилатиан с пустыми руками: в столице давно уже зрело недовольство, после гибели флота оно могло перерасти в открытый бунт. Лучше пропустить праздник, зато привезти в цепях Брейда и мятежную императрицу. возложить на них вину за поражение и казнить на главной площади. Это должно утихомирить народ.
– Ты можешь гарантировать, что Лаэрта находится на «Кентавре, – спросил Янгис в бессчетный раз.
– Да, сир, безусловно. Так говорит Она. И это подтверждают матросы, видевшие, как к кораблю герцога Атерли пришвартовалась лодка и на борт поднялись две женщины.
Третий говорил сдержанно и отрешенно, как подобает Чистейшему, но его наружность противоречила внешнему спокойствию. В последнее время жрец страшно исхудал, глаза горели лихорадочным огнем на истончившемся, будто опаленном страстью лице. Иногда он казался безумным.