Главарь Шукрских разбойников что-то тихо лепетал, пока накладывались швы. Дрёма постепенно охватывала его рассудок, принося облегчение и отдых. В столь плачевном состоянии стандартная доза оказала слишком сильное действие.

* * *

Ланакэн встревоженно покосился на лежащего неподвижно Гаура. Пока шли к Убежищу, наслушался об его безумной схватке с врагами. Новичок выглядит умирающим. Кожа приняла мертвенный, бледно-серый оттенок, сгущающийся под глазами и у рта, дыхание слишком ослабло.

— Как он?

Соул хмуро взвесил в уме слова и тихо резюмировал:

— Нашинкован и отбит… что-то вроде того. Раны не серьёзны, но… их очень много. Проблема лишь в потере крови, на самом-то деле. Я зашил. Теперь остаётся ждать, уповая на его выносливость.

— Мне жаль его… Не хотелось бы вот так… Чтобы умер сразу же, как пришёл, — с удивлением обнаружил Осилзский. Тиннарис медленно поднял веки и едва слышно позвал:

— Соул! Лекарь!..

— Да? — наклонился к самым его губам Нгдаси, чтобы больному не приходилось тратить остатки сил на громкий разговор.

— Скажи ему, что я его убью, если посмеет жалеть меня. Так и скажи! Понятно! При-ре-жу! — в исступлении процедил пациент и снова провалился в беспамятство. Дыхание практически замерло, а потому пришлось перепроверить пульс. Биение слабое, но отчётливое.

— Слышал?

— Да. Не буду больше жалеть. Я… поражаюсь его яростью! Ненавидит меня даже в таком состоянии! — усмехнулся предводитель Убежища, позволяя другу наложить повязку на своё плечо.

Вначале Соул боялся, что Кири наслушается ругательств от бредящего под дурманом бойца. На многих его зелье влияло так. Какого же было удивление, когда услышал вновь вкрадчивый лепет Гаура. Тин обращался только ласковыми словами к кому-то. Имя не прозвучало ни разу. По крайней мере, его не услышал врачеватель. В таком состоянии из этого человека лезла вовсе не та часть, которая заставляла от одного взгляда в светлые, словно отражение неба на лезвии, глаза шевелиться волосы на теле Нгдаси. Впервые уроженец Тову понял: Тиннарису тяжело и одиноко, устал от того, чему учил с ранних лет отец. Выяснилось: пытался бросить, но жизнь не позволила. Новые утраты, новая боль… Новое желание разрушать… словно замкнутый круг, ловушка, где застряла душа, желающая свободы от предопределения. Столь нежен был когда-то с той женщиной… Непрошеная память воскресила вновь мгновения тепла и мира внутри. Ту утраченную часть натуры, упрятанную под пеплом сгоревшего счастья. К утру стал вдруг беззвучно плакать, умоляя вернуться, не оставлять, но иллюзия проходила, он трезвел…