– В том-то и проблема, что он не читает, – рассмеялась девушка.

– Знаете, мастер Агриппа мне как-то сказал – чтобы обрести мудрость, нужно осилить с десяток книг. Но чтобы найти их, придется прошерстить тысячи. Но вы-то молоды, все вершины еще впереди. А как тебя зовут, милая леди?

– Кэлрен, – сделала юная целительница реверанс, – для меня наше знакомство – честь, господин Гувер.

– Как и для меня, – поклонился мужчина в ответ, – вынужден оставить вас одних, исследование Крестала ждать меня не будет.

С этими словами Ревиан зашел в трактир Хельда. Заведение было наводнено селянами, за сдвинутыми двумя же столами сидели существа опасного вида – клейменый равшар, хаглорианец с древесной кожей, то и дело обращавшийся к невидимым духам, скиарл, руки которого были обмотаны в цепях, а глаза его рыбьи смотрели на мир через увеличительные стекла, человек в нагруднике из темной стали, у стены оставивший неподъемный двуручный меч, а возле него же сидел давний друг и знакомый Гувера – собственной персоной первый меч во всей Аргое.

У писателя с Эрлингаем завязалась оживленная беседа, воины усадили писателя за свой стол и ближайший час пичкали его пытливый ум новостями об их славной победе над адептами Заргула и крушении злостных их планов вторгнуться в земли Союза. От Ревиана не укрылось, что доселе меж Эрлингаем и Марволом Черным Львом, героями Северной войны, занимавшими в трудах Гувера отнюдь не последнее место, произошла склока, но взаимовыручка в кровопролитном бою сгладила все раздоры, оставив место лишь братству не только по крови, но и полевому, оружейному единству. Марвол Акреил признался, что напрасно винил Эрлингая в том, что подкрепление при всех возможностях не подоспело, предоставив бравого воина в полон к северянам. Те изуродовали его лицо, избороздив его глубокими шрамами. С того самого дня Марвол Черный Лев проникся глубокой ненавистью к короне и людям знатных кровей, готовых поступиться идеалами чести – лишь бы погубить бастарда. Эрлингай же своей верностью народу, а не дальнему родственнику чистых кровей, давящему своим задом трон, доказал чистоту своих намерений. Гувер не был столь резок в суждениях, считая, что любой достойный знатный человек поступил бы по совести, а виной плена и страданий Марвола послужило лишь вероломство генерала Клаусвиля, намеренно припозднившегося с подмогой. Говорить об этом собеседнику писатель не стал, не ему, человеку, прожившему большую часть жизни в роскоши и комфорте, что-то втолковывать тому, кто лишь своей изворотливой волей к жизни вырвался оттуда, где в страшных муках встретили свою кончину многие солдаты Союза.