– Это другое.

– В чем же?

– Тогда, после потери семьи, после войны мне нужно было хоть что-то, чтобы не сойти с ума. Я ухватился за первое попавшееся – и это был ты, оказавшийся полукровкой, что теряют рассудок и обращаются монстром. Ты по-настоящему стал мне сыном, в то же время ты – убийца, погубивший в том числе дорогого мне человека. Я не понимаю… не знаю, что мне делать, как к тебе относиться, – признался он.

Ороро оторопело смотрел на него. К глазам подступали слезы. Шмак побери, он не был готов к такому разговору, все хорошее настроение улетучилось, словно и не бывало.

– В рудниках я стал забывать прошлое, это было спасением, но ты по своей прихоти вырвал меня оттуда, не спросив, хочу ли я того, нужно ли мне это. Мне следовало воспользоваться шансом и убить тебя там, на твоем острове, исправить свою ошибку, но я этого не сделал. Да и не смог бы – вон как ты вымахал, – Ингрэм коротко натянуто улыбнулся.

Ороро с трудом сдерживался, молчал, стиснув кулаки и прикусив язык. Он все понимал, как и то, почему Ингрэм решил повременить с его убийством – подслушал их разговор с Мэриэль, – но получить это вот так в лицо оказалось больнее, чем он думал.

Если Ингрэм узнает о его целях, точно не станет сомневаться и решит прикончить.

– Я останусь, если это поможет тебе не терять рассудок и не убивать больше людей, но я не смогу быть тем, прежним Ингрэмом, которого ты искал, теперь, когда знаю о твоих преступлениях. Не жди от меня того, что я уже не смогу тебе дать.

– К-конечно, – выдавил Ороро. Слезы покатились горячими каплями по лицу, но он не смел ни утереть их, не шмыгнуть носом скопившуюся влагу, лишь отчаянно моргал. – Мне жаль, Ингрэм, я знал, что творил тогда, и что плохо это, и что со мной что-то не то, но я не мог иначе, я так боялся, что не сдержусь и нападу на тебя и жителей деревни! А после, с Анн…

Последнее, что она говорила, прежде чем случилось ужасное – предложила научить магии исцеления. Она всегда первой мирилась с ним и предлагала помощь, и вот как он с ней обошелся…

Слезы катились, как и сопли, пришлось таки шумно втянуть их носом и отвернуться перед шедшими навстречу прохожими. Он подошел и облокотился о стоявшую изгородь, уставился бездумно на буйно-цветущую лужайку. Опустил голову, посмотрел на носки сапог, вяло ковырнул ими землю. Он слышал, как Ингрэм подошел к нему, а потом сжал вдруг его плечо. Ороро, с силой кусая губы, изо всех сил старался справиться со слезами. Ингрэм не обвинял, но и утешать не спешил, но, по крайней мере, не ушел, оставив его одного. Ороро зажмурился до боли, мало веря, но отчаянно надеясь, что когда откроет глаза, все случившееся за последние годы окажется дурным сном, а он – мелкий сопляк, который не успел еще ничего испортить, и Ингрэм – здоровый, с ясным разумом, и утро за окном будет все тем же, одуряюще полным лесной свежести, и козлята будут стучать звонкими копытцами и блеять, а петухи – кукарекать, и травы, цветы, кусты, деревья будут мокрыми от росы, и в реке будут плескаться серебристые рыбки, а в капканах – биться пойманные зверьки, и рука Ингрэма – жесткая, мозолистая, будет уверенно направлять и поддерживать, как и всегда, что бы он ни делал.