Может… да, нужно обратиться к Цертеру, он Абсолютный Создатель и что-нибудь придумает, как всегда, нужно просто постараться и…

– Нет, – холодно и веско сказала Энис и вперила в него гневный взгляд. – Ты ведь не глупый маленький тэйвер. Подумай головой. Разве стала бы я сидеть и отговаривать тебя, будь хоть малейшая надежда вернуть его?..

Ее глаза наполнились слезами. Она отвернулась, опустив голову.

– Да нет же… – бормотал Ороро, вцепившись в свои короткие волосы. Блеснуло в голове воспоминание – как Ингрэм уговаривал его постричься, как, по-доброму усмехаясь, ерошил волосы. – Да как же?..

Надежда, что давала силы и помогала держаться на ногах и рассуждать здраво, стремительно иссыхала, крошилась в пыль. На ее месте росла колючая паника, надвигался бесконечный ужас, чувство потерянности, обреченности, да такой силы, что невозможно было нормально дышать. В груди, в горле будто набились острые камни.

Ингрэма не было. Теперь уже навсегда.

Небольшой зал абсолютной темноты находился в доме Вортара. В нем частенько уединялся Цертер для некоторых экспериментов и глубинных медитаций – то было опасно, но так можно было быстрее восстановиться, пояснил как-то он. Привести разрозненные мысли в порядок, успокоиться, обрести потерянное.

Ороро сомневался, что зал абсолютной темноты поможет ему, да и кто допустит его туда? Испугаются, как бы в миг глубинного погружения Голод снова не взял верх. Да и не хотелось ему, по правде, прекращать эту сжирающую изнутри агонию – заслужил, а если и случалось такое, что забылся, улыбнулся чему-то невзначай, как нахлестывало чувство вины и стыда. Как смел он улыбнуться, забыть о том, что натворил, оскорбляя память Ингрэма?

Со временем острая боль потери и вины притупилась, но продолжала постоянно за ним следовать, приросла, словно вторая пара крыльев, много больше и тяжелее первой, накрывала, когда ей вздумается да по малейшему поводу.

В первое время он чуть ли не через день оборачивался полукровкой. Иногда случайно, но чаще просто нарываясь: напрашивался на вылазки за пределы города, а если Вортар не дозволял – отправлялся в самоволку биться с низшими, а то и высшими тварями; на малейшие косые взгляды тэйверов, смех в его сторону взрывался гневом; из-за этого Вортар приставил к нему еще и Вертера – что бесило еще больше. Крушить, разрывать на клочки, стирать в порошок – всяко лучше, чем терпеть эту тянущую пустоту. Иногда эта пустота ударяла кувалдой-воспоминанием – когда он видел нечто, что приводило нитью памяти к одному из моментов прошлого, связанного с Ингрэмом. Необязательно то было чем-то особенным, простые вещи: вырезанная деревянная игрушка или амулет, запах похлебки, укоризненный тон наставника в адрес непослушному ученику… Порой даже не связанные, казалось бы, вещи наполняли мучительной болью. Камни в груди не уходили, ворочались, будто живые, постоянно напоминали своей тяжестью, что они здесь, прошлое никуда не ушло, его ошибка, его вина, кровь Ингрэма на его руках – кошмар, воплотившийся наяву, и Ороро отчаянно верил, что нужно лишь дождаться, когда он проснется, когда метка имени отца на руке вновь наполнится живым цветом, а не мертвой, ничего не значащей печатью.