– ЭТО КУДА ЛУЧШЕ, чем последние похороны, на которых я была, – сказала Аннабет. – Твои.

Мы стояли на гребне Синих холмов и смотрели, как прах моей мамы развеивается среди заснеженных деревьев. Далеко внизу блестел на солнце пруд Хоутон. День выдался холодный, но я не мёрз. Мне было тепло и спокойно: настолько правильно я не чувствовал себя уже не один год.

Я сунул пустой горшочек под мышку:

– Спасибо, что приехала.

Аннабет изучала меня так же внимательно, как всё, на что падал взгляд её серых глаз: оценивала не только мою внешность, но и мой характер, склад ума, слабые места, способность к обновлению. И неудивительно, ведь она ещё в шесть лет составляла модели Парфенона из рунных камней.

– Я с радостью, – ответила она. – Твоя мама… Судя по тому, что я о ней помню, она была потрясающая.

– Хотя ей бы не понравилось, что ты сейчас со мной.

Аннабет посмотрела вдаль:

– Знаешь, тебя тоже кремировали. Ну, то есть то, другое тело, уж не знаю, что оно собой представляло. А урну с прахом поместили в семейный мавзолей. Я и не знала, что у нас есть семейный мавзолей!

Я представил себе фарфоровую урну с прахом на унылой каменной полке – и содрогнулся. Насколько же лучше упокоиться здесь, на свежем воздухе, под холодным зимним солнцем.

– Должно быть, тебе нелегко было ничем не выдать, что я жив, – сказал я.

Аннабет отбросила с лица выбившуюся прядь волос:

– По-моему, тяжелее всех церемония далась Рэндольфу. Он выглядел слишком уж опрокинутым, учитывая…

– …что ему никогда не было до меня дела?

– И ни до кого из нас. А вот папа… Магнус, мне и правда было непросто. Наши отношения с папой в прошлом складывались не очень-то гладко, но теперь я стараюсь быть с ним честной. Мне тяжело скрывать от него что-то.

– Прости. – Я развёл руками. – Не хотел втягивать тебя в свои неприятности. За последние несколько дней мне много раз казалось, что я не выпутаюсь. Произошло столько… опасного. Это связано с моей… гм… роднёй по отцовской линии.

– Магнус, возможно, я понимаю тебя лучше, чем тебе кажется.

Я уже и сам думал об этом. Аннабет действительно казалась мне ближе и сострадательнее, чем все, с кем мне доводилось говорить. Она понимала меня даже лучше, чем большинство обитателей Вальгаллы. Но с другой стороны, я не хотел, чтобы из-за меня над ней нависла опасность, и боялся разрушить хрупкие отношения, которые мы только-только начали выстраивать заново.

– У меня уже всё наладилось, – заверил я. – Живу теперь у друзей. Это хорошее место, хотя большинство людей меня бы не поняли. Дяде Рэндольфу точно нельзя о нём рассказывать. А лучше всего вообще никому не говори, даже папе.