— Может, попробовать его магической силой поддержать? Как Ансельм камни.

— Капитан, ну ты темный, как ни разу не учился! Сравнил шелк и камень.

— Шелк, конечно, значительно легче, — произнес я, не понимая, к чему клонит мой друг.

— О Господи! Ну это же элементарно: шелк не задерживает магическую энергию, ее в него невозможно упереть. Понимаешь, в чем тут собака порылась? А деревянные крылья ломаются в том месте, где ты прикладываешь поток магически заряженных электронов. Думаю вот каменные заказать.

Идея летать под собственной могильной плитой меня отчего-то не вдохновила.

— А может, — предложил я, — соорудить что-то вроде пары небольших монгольфьеров и закрепить их на крыльях?

— Я уже думал, — отмахнулся Лис. — Но ты вообрази себе: летит эдакий страхолюдный Черный дракон, а на крыльях у него воздушные шарики. Рубь за сто даю, карезмины с места не сдвинутся, их от хохота кондратий хватит. Ладно, — Венедин пнул ногой безжизненный остов летательного аппарата, — времени рассиживаться нет. Давай, Капитан, занимайся большой политикой, а я тут с Ансельмом еще поиграю в братьев Олрайт. Будет что-то интересное, включай связь. — Он поднялся, собираясь уходить. Но вдруг, повернув ко мне лицо, спросил, словно чувствуя, что находится на пороге открытия: — Слушай, а если попробовать соорудить биплан? С четырьмя крыльями оно даже ужаснее получится!

Небольшая площадь перед храмом Гроба Господня была заполнена народом. Впрочем, сказать так означает не сказать ничего. Людей, собравшихся в этот час близ огромных ворот храма, казалось, могла свести вместе только неуемная фантазия Данте, подбирающего яркие персонажи для своей «Божественной комедии». Римский понтифик, косо взирающий на константинопольского патриарха; исламские шейхи, со скрытой ненавистью оглядывающие обоих неверных шакалов; некто в черном с кудрявыми локонами страсти, свисающими по обе стороны лица; и вокруг них монахи, дервиши, раввины, в общем, нечто невообразимое, сведенное вместе непреклонной волей императора Фридриха. Гомон и негромкая словесная перебранка слышались близ разверстых врат, норовя перейти в шумный скандал, но тут над площадью радостно взвыли медные боевые трубы, и на сооруженный здесь же деревянный помост неспешно поднялся сам император. Патрицианская тога с пурпурной каймой, надетая поверх золоченой кольчуги, и золотой венок триумфатора на голове придавали ему вид античного кесаря.

Высокое общество смолкло. Две сотни копейщиков в полном молчании промаршировали по площади и заняли места по ее периметру. Назревавший скандал затих, так и не начавшись. Над старым городом воцарилась тишина, так что стало слышно, как за стенами цитадели где-то близ геенны огненной[36] надрывно кричит ишак.