— Вот так вот… Одна ночь любви, и такие последствия.

— И я верю… Да нет же — я знаю, что славный воитель и великий полководец Генрих Лев еще не раз докажет, что нет в Империи героя, способного потягаться с ним мужеством и славой. Как бы ни было горько сейчас видеть отважнейшего из отважных в столь плачевном состоянии, мы все помним, что настоящий бой, бой во славу Отечества, во славу Господа нашего — превыше любой победы на любом турнире! То, что я скажу сейчас, написано кровью в моем сердце.

Трибуны притихли, ожидая сокровенного.

— Всякому известно, что язычники-пруссы уже много лет разоряют наши земли и терзают сердца всех истинно верующих, принося жертвы проклятым идолам. Всякому известно, что последние месяцы мы готовили крестовый поход в земли язычников — Зигфрид, архиепископ Кельнский, призвал нас к нему, и было бы преступлением не откликнуться на этот зов! Стоит ли говорить, как мечтала я увидеть во главе похода своего мужа? Но сейчас я утверждаю: нет рыцаря и полководца более достойного возглавить наше войско у балтского предела, нежели Генрих Лев! — Она простерла руку к вставшему на колено рыцарю. — Есть ли здесь кто-нибудь, кто сочтет, что он недостоин этой чести?

— Не-е-ет! Не-е-ет! Слава Генриху! Слава Льву! Слава Никотее! Многие лета герцогине Швабской!

— Вуаля. Что и требовалось доказать: под ликующий гул толпы ангельское создание устранило опаснейшего конкурента, а никто этого даже не понял, — резюмировал Баренс.

— Генрих Лев понял, — ответил Камдил.

— Ну, у него-то теперь и выхода нет. После того как Никотея спасла его от гибели, после того как она устроила такое шоу, он уже не сможет сказать, что желает потягаться за имперский трон вместо завидной чести рыскать по лесам и болотам в поисках диких воинственных пруссов.

— Это верно, — согласился Камдил. — Однако на самом деле она устранила не одного, а двух конкурентов. Без поддержки баварца Лотарь Саксонский тоже не рискнет противостоять мужу Никотеи.