— Отправится, — Камдил облокотился на ограждение ристалища, — но теперь с куда меньшим войском, чем рассчитывал. Вероятно, только с баварцами, ну, может, еще с саксонцами.

— Монсеньор, — рядом с графом Квинталамонте остановился запыхавшийся херсонит, — там Федюня…

— Что с ним?

— О, не беспокойтесь, он жив и здоров. Но у него на коленях спят две огромные змеи, и еще он говорит, что нам следует незамедлительно идти к Бернару Клервоскому.

Матильда рыдала. Рыдала и не могла унять слезы — бегство любимого казалось заслуженной карой за грехи: за поругание траура, за попрание отцовской воли, за невенчанную любовь, за обман, который окружал нечестивую ее страсть с самого начала. Но чем сильнее гнала прочь обуревавшие ее чувства, тем сильнее болело сердце, грозя разорваться на части от тоски.

Королева уединилась в молельне и не покидала своих покоев, вознося молитвы Святой Деве, прося заступничества. Но каждый раз, когда начинала она «Ave Maria», мысли возвращались к греховным мирским вопросам: как могла стража у ворот пропустить пленника, куда помчался он, где скрывается? Ответы находились тут же. Уже не первый день Фульк Анжуйский свободно разъезжал по Лондону и его окрестностям, и никому бы в голову не пришло останавливать высокородного гостя короля и королевы. Ответы находились сразу, но вопросы в голове Матильды звучали вновь и вновь.

— Моя королева, — мажордом ее величества вошел в покои Матильды, — к вам направляется государь.

— Для чего он хочет видеть меня? — спросила Матильда, стараясь наскоро промокнуть слезы на щеках.

— Он мне не сказал. Лишь повелел сообщить, что незамедлительно прибудет. А вот, кстати, и он, — заслышав характерные шаги в коридоре, мажордом открыл двери и согнул спину в поклоне.

Трижды глубоко вздохнув, чтобы восстановить дыхание, королева вышла навстречу суженому.

— Рада видеть вас, мой государь. — Она склонила голову, надеясь, что такое положение не даст рассмотреть ее заплаканные глаза.

— И я рад, Мотря, — пробасил Мстислав. — За советом к тебе пришел. Из земель, что от нас к закату лежат, гонец прибыл. Говорят, князь у них объявился, коий многие города на копье взял и многие воинства в прах развеял. А на знамени того князя не крест ваш, не хиро ромейское,[70] не лик святой, а самое что ни на есть кубло змеиное.

— Да, я слышала о том, — коротко ответила Матильда.

— Вот я себе и думаю: змей — он змею рознь. Сам я, как всякому доподлинно ведомо, змееборец, но ведь и то сказать, от нашего Светлояр-озера до вашего студеного Сновидона мы и сами змеиным путем пришли. Послал я туда нынче лазутчиков — разузнать что к чему. А к тебе пришел спросить: как в прежние-то времена с теми землями предки наши поступали? Бились или мирились? Или же иначе как?