АНТУАН. …Особенно, когда обстановка располагает к этому. Знаете… цветочки, веночки… гробик и слезы родственников.

БЕРГЕНС. Что-то я еще ни одной слезинки в этом доме не заметил!

АНТУАН. Сейчас самое время пролить их о безвременно ушедшем Теодоре Эмильевиче.

БЕРГЕНС. Что ты мелешь?

ДОРИАН. Антуан очень трезво смотрит на факты. Завещание и его нотариально заверенная копия есть?

БЕРГЕНС (растеряно). Есть…

ДОРИАН. Значит, никакого Бергенса больше не существует.

АНТУАН. И его состояния нет. Вернее, теперь оно принадлежит молочнику…

БЕРГЕНС. …Который умер?

ДОРИАН. Он-то умер. Но все его имущество, добытое непосильным шатанием с бидоном в руках, досталось его вдове.

БЕРГЕНС. Катрин?

ДОРИАН. Вам лучше знать, как ее зовут.

БЕРГЕНС. Погодите… но ведь молочник – теперь я.

АНТУАН. Спору нет. Вы очень даже на него похожи. Не отличишь, благодаря папаше.

БЕРГЕНС. А там тоже я? (Указывает на «мертвецкую».)

ДОРИАН. Только мертвый.

БЕРГЕНС (заливается истерическим хохотом). Ой, не могу! Был Теодором Эмильевичем, стал Бруно. Был книгоиздателем, стал молочником!