Если убрать словесную шелуху насчет «чести» и прочую мишуру смыслов, все истории Артиго были очень похожи. Они рассказывали об алчности, болезненной спеси, а также безудержной жестокости. Менялся лишь антураж в зависимости от локации и куртуазности участников. Бароны в диких местах выставляли посреди дороги колья с головами вражеских детей, графы в столицах устраивали подставные дуэли в стиле «десятеро на одного». Вассал убивал господина в церкви, затем рубил его жену, пытавшуюся закрыть собственным телом умирающего мужа. Настоящие честь и милосердие встречались нечасто и опять же носили специфический характер наподобие «люди чести достойно сдались в плен и пользовались большим уважением, а прочие были повешены ибо не к лицу держать слово, данное подлому сословию» или «подверг насилию жену и старшую дочь, малолетних же только убил». Но вот понятное Елене и привычное по литературе ожесточение «до последней капли крови» в этих повестях действительно встречалось редко и ограниченно.

Наверное, результат сугубо феодальной организации общества, подумала женщина. Все построено на сословиях, личных клятвах и привилегиях. Понятие нации пока отсутствует даже в теории, раса по большому счету одна, пусть с многочисленными ответвлениями. И держава опять же одна, потому что формально Старая Империя существует по сию пору, властвуя над всей обитаемой землей. Да и Церковь Единого – не католичество, попов крепко сдерживает аристократия, которой не нужны конкуренты. Поэтому настоящая вражда по большому счету может быть только личной и соответственно ограниченной возможностями ненавистника. Что ж, по-своему логично. Нет точки сосредоточения общей ненависти – нет и тотальной вражды на взаимное истребление, которая могла бы увлечь массы.

Точка ненависти… оборот ей понравился, но вылетел из памяти с той же легкостью, как возник, потому что вернулся Раньян, злющий, словно гиена. Приступы бешенства посещали бретера нечасто и выглядели ужасающе именно на контрасте с местными традициями проявления эмоций. Для мужчины в порядке вещей было кричать и рыдать в голос, бретер же как будто замыкался в себе, становясь очень грустным. В таком состоянии злобного меланхолика он походил на гранату с нестабильной взрывчаткой и выдернутой чекой.

Артиго сразу забыл про свою родовитую исключительность и завернулся в одеяло, как странник в плащ под ливнем. Да и Елена, глядя в темные глаза Раньяна, почувствовала холодок, предательски скользящий вдоль хребта в сторону копчика и ниже.

- Бери меч, - бретер не просил, а приказывал. – И ступай за мной. Посмотрим, чему ты научилась.