Голос плетельщика душ оборвался.
И он завизжал.
Контроль вернулся так же резко, как и пропал. Змеелюд поджаривался изнутри. Его чешуя лопалась, выпуская из себя холодное тёмное пламя.
Я начал действовать в ту же секунду, игнорируя торчащую из огромной раны требуху. Меч, до сих пор зажатый в правой руке, наискось рубанул корпус противника. Клинок вспорол остатки кольчуги под металлический звон и влажный шелест разрезаемой плоти.
Айнхэндер отшатнулся назад, заливаясь кровью, и внезапно превратился в дым. Тёмные клубы рванули прочь, будто под действием мощного сквозняка. За один миг он преодолел десяток метров, материализуясь на удалении от меня.
— Как?.. — он не мог не спросить.
А я не ответил.
К чему говорить с мертвецом.
Боль и слабость девятым валом накрывали всё тело, но я побрёл к нагу, с трудом переставляя ноги. Голова, набитая ватой, соображала с трудом. Сознание помрачилось. Конечности оперировали машинально под действием вбитых в них тренировок.
Противник что-то скастовал, и до сих пор пожирающее его пламя исчезло. Змеёныш выглядел, как жертва, обгоревшая в страшной аварии. И всё же медленно под волдырями, лопнувшими пузырями, язвами и чёрной коркой проступала новая чешуя.
Гадёныш направил на меня посох, но метательный нож отыскал его кулак, перерубая пальцы. Палка покатилась по песку под истошный крик. А я продолжал бросать ножи прямо на ходу. Увы, меня качало из стороны в сторону, как моряка, а потому лишь два из оставшихся четырёх достигли цели. Один вошёл в грудину, а второй в плечо.
Я почти отключился в этот миг, и понял, что без хила умру. Мне нельзя светить