Бурлящее облако осколков вдруг остановился, будто время поставили на паузу. Дрогнуло, замерло — и поползло назад, опровергая все законы небесной механики. Словно получив мощный импульс, все обломки Черной Луны, большие и малые, поплыли прочь от Земли. Они распадались на ходу, выстраиваясь в подобие цепочки и становясь все меньше по мере отдаления. Стал понятен вектор движения — Сфирот отбросил все обломки в сторону Солнца. Наверное, они будут лететь туда не один год, и даже не одно десятилетие, но все равно будут неминуемо захвачены гравитационным полем светила и сгорят в его протуберанцах.

Однако для меня ничего не кончилось. Пространство исказилось, сломалось, распустилось ослепительно-синей точкой.

Он был здесь.

Я почувствовал его громоздкую мощь, его Зов, кокон его гибельных колец. Все то время, начиная с момента применения Дара, он был рядом, скрывался, внимательно наблюдал, может, даже чем-то помог. Но только сейчас решил проявить свою суть.

Даат.

Червяк пришел за своей платой.

Он коснулся меня — осторожно, будто пробуя на вкус.

И вновь — странная пещера, тлеющие угли и фигура в плаще напротив. Даат, чертов мастер иллюзий, опять затащил меня в свое наваждение. Сфирот, космическое создание Грани, вновь сжался до пределов сознания Инкарнатора Грэя. Как он это делал? И главное, зачем?

— Наконец-то, — сказал он без выражения, — Мне наскучило ждать. Думал, ты справишься быстрее.

— Справлюсь с чем? — выдохнул я.

— Со своим предназначением, — ответил безликий собеседник, — Ты ведь этого хотел. Черная Луна уничтожена. Земля спасена. Твоя история закончена.

— Она еще не закончена!

— Это не тебе решать, — покачал головой Даат.

— Кто ты такой? Зачем вообще приполз в наш мир?

— Ты не поймешь, но мне пришлось, — без выражения ответил он, — Надо же как-то контролировать ход событий.

— Чего вообще тебе надо?

— Все. Но я заберу только то, о чем мы договорились изначально.

— И что же обещал тебе Прометей? Свою душу и души всех, кого он соберет?

— Нет. Вернее, не только. Ты еще не понял? — Даат откинул капюшон, обнажая мое собственное лицо, — Я заберу твою победу.

И мне стал ясен его жуткий план.