Но если это был Добришовский и им двигало желание без последствий покувыркаться с женой в кровати, – почему он взял только два презерватива? Почему не все?

Этого Леттке не понимал. А непонятные вещи всегда таят опасность.

Прошло пять или десять минут, когда за матовым стеклом двери возникла узкая тень и раздался робкий стук.

– Войдите! – нетерпеливо воскликнул Леттке, но это не помогло: Боденкамп открыла дверь так осторожно, словно боялась сломать ее неосторожным движением, сперва просунула голову, протянула распечатку и произнесла:

– Я нашла четыре имени, по одному в каждом городе. Все они созванивались друг с другом, а еще несколько раз встречались за последние несколько недель.

– Да войдите вы уже, черт побери, – напустился на нее Леттке. – Это не обязательно слышать всему коридору!

Она вздрогнула и быстро шагнула вперед, робкая, худощавая девица, без малейшего следа уверенности в себе, раз прячет свою маленькую фигуру в бесцветные бабушкины тряпки. Ужасно. В отделе программисток работает множество аппетитных девиц, а ему, как назло, по работе досталась серая мышка.

– Дайте сюда, – грубо сказал он и протянул руку.

Она передала ему листок. Он пробежал глазами по написанным именам. Они ни о чем ему не говорили, впрочем, он этого и не ожидал.

Он вздохнул.

– Хорошо. Спасибо. Это всё на сегодня. И запомните – никому об этом ни слова!

– Да, герр Леттке.

– Хайль Гитлер.

– Да. Хайль Гитлер, – пробормотала она и закрыла дверь так же осторожно, как и открыла.

Леттке слышал, как ее шаги удалялись по коридору и быстро становились тише, потому что толстый линолеум поглощал звуки.

Это заставило его снова подумать о Добришовском. Это должен быть он! Он же всегда слышал, когда кто-нибудь шел в туалет, – ведь его кабинет как раз рядом. А поскольку в уборной было громкое эхо, то оттуда невозможно услышать, как он молниеносно проскочит в другой кабинет.

Вопрос только в другом, откуда Добришовский знал, что найдет здесь презервативы. И следующий вопрос: если знал это – что еще он знал о нем?