Об этом думалось.

И о том, что случилось внизу. И еще о том, что надо бы сказать, какая я теперь. А страшновато. Некроманты… нет, их больше не считают порождениями тьмы, да и костер мне не грозит, скорее грозят открывающиеся перспективы, потому что некромантов немного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Некроманты — ценный государственный ресурс. Нам в университете говорили. И… и ощущать себя ресурсом, пусть даже и ценным, было неприятно.

И как теперь?

Опять учиться?

И где? Возвращаться в родной универ? Нет… не хочу. Не заставят. Или…

Я тихонько встала с кровати. Замерла. Но Васятка только губами причмокнул и пробормотал что-то совсем уж непонятное.

Хорошо ему.

А у меня опять бессонница… и попросить, что ли, зелья какого? Нам ведь предлагали. Я отказалась, а теперь жалею.

Из палаты я выходила на цыпочках, по стеночке, потому как слабость никуда не подевалась. Но и сидеть внутри было невозможно. Ко всему день на дворе. И люди… людей хватало. Что в белых медицинских халатах, что в черной униформе, что без формы, но в одежде обыкновенной, и это само по себе подозрения внушало.

— Маруся? — окликнули меня.

И я обернулась.

А пижама сидела на некроманте… нелепо. Хотя сомневаюсь, что я выглядела краше в широкой больничной сорочке. Халат бы к ней, но не выдали. И то…

— Не спишь?

— Не могу.

— Попросить, чтобы снотворное дали? — он обеспокоенно. Я покачала головой и сама взяла его под руку. Для надежности. Что-то подсказывало, что если вдруг со мною обморок приключится, то в больнице я застряну надолго.

А вот если под руку некроманта взять, то оно как-то… спокойнее.

— Просто не сидится. Там. Нас в сад выпустят? Тут сад есть. Небольшой.

И запущенный. А может, не сад, но парк, главное, что был за больницей закуток с живой зеленью. Пара старых вязов, клен, что по осени одевался багрянцем, разросшиеся кусты жасмина и лавка, возле которой приткнулась массивная урна. Лавку давно облюбовали курильщики, и пахло здесь не только зеленью и цветами, но и табаком.