Шари краем зрения уловил вдали устье голубого света. Оно звало его, выпевая завораживающий мотив. Ясности рассудка все еще хватило, чтобы понять, что оно открывается не в эфирный коридор, а в другую реальность, в мир душ. Кажется, он мельком увидел улыбающееся лицо своей матери по другую сторону устья, и его заполнило желание присоединиться к ней. Шари не было еще восьми лет, когда амфаны народа Америндов обрекли ее на истязания песней смерти, и теперь он понял, как сильно ему не хватало ее нежности. Оники смогла бы заполнить этот провал, но судьба упорно их разделяла. Устье безудержно надвигалось так, что у Шари повело голову, и это чувство головокружения все больше и больше отдаляло его от окружающей действительности, от его телесного вместилища.

Он различал необычные шепотки, словно на берега озера его внутреннего безмолвия набегали шипящие и пенящиеся круги, и там умирали. Что-то, однако — некое расплывчатое чувство — мешало ему полностью расслабиться в безмятежном уходе. Остатки ярости, ощущение неудачи, пустой расточительности. Он капитулировал, он покидал этот бренный мир, не оградив существования человечества, он оставлял одиннадцатилетнего ребенка в одиночку противостоять тварям блуфа, он трусливо покидал Оники и Тау Фраима в руках имперских сил на Эфрене. Внезапный всплеск осознания заставил его взбунтоваться, отринуть неизбежное. Он вернулся к реальности и сразу почувствовал ужасающую боль в затылке и шее, снова расслышал гомон, перемежающийся визгом и вскриками. Шари не стал сопротивляться сенешалю с его безжалостной силой робота, он сосредоточился на вызове антры. И звук жизни немедленно, как если бы только и ждал момента вмешаться, как если бы прятался с единственной целью — не влиять на решение своего подопечного, пустил в ход всю силу своей вибрации и поставил махди пред эфирным коридором.

Внезапное и необъяснимое исчезновение террориста привело в ступор придворных, кардиналов и всех, кто толпился в зале для избранных. Внезапно оказалось, что рука сенешаля — иначе эту грубую конечность не назовешь — сдавливает совершенную пустоту. На несколько секунд толпа призадумалась: не приснилась ли им вся эта сцена, и не оказались ли они теми пресловутыми хохлатыми павлинами в скверном розыгрыше, ведь кое-какие из голо-скульпторов слыли мастерами искусства иллюзий. Придворные не раз впадали в заблуждение, думая, что стали свидетелями необычайных явлений или грандиозных побоищ, однако действующие лица в них были не чем иным, как трехмерными обманками в натуральную величину. Такие забавы случались в стенах императорского дворца довольно часто: вы порой посреди монолога замечали, что собеседник, перед которым вы держите речь, просвечивает, чувствуете себя глупо, но, поскольку хвалились искусностью в ментальном контроле, выдавливаете улыбку, призывая тысячи проклятий крейцианского ада на голову шутника. Однако подобные спектакли не то что сенешаля, но даже простого скаита-инквизитора обходили стороной, а одетый в белое мужчина — паритоль, террорист с Ут-Гена, — казался довольно плотным, довольно непрозрачным для простой голографической иллюзии.