Однако этой ночью всё пошло наперекосяк.

Рик не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, и Соне пришлось выполнять его часть работы. С сигридским у неё было лучше, чем у напарников, но это не избавляло Рика от внесения вклада в общее дело. Соня посмела предположить, что Рик вновь был у матери, о чём и спросила ещё утром. Рик ответил коротко: «Позже объясню», после чего не реагировал на попытки Сони связаться с ним.

Соня не настаивала. Она несколько раз была у матери Рика вместе с ним и помнила, каким разбитым он тогда выглядел. Огромное количество трубок, выводящий из себя писк приборов и постоянные шаги врачей, снующих туда-сюда… Соня едва выносила больницу, и ей было даже страшно представить, какого Рику каждый раз оказываться там.

Они знали Рика слишком хорошо, чтобы не научиться угадывать его настроение или желания. Соня всегда знала, когда Рик хочет, чтобы они составили ему компанию, или, наоборот, противится этому. И Соня, принимая любое его решение, помогала так, как могла: либо была рядом с ним, либо с головой погружалась в поиск. Рик не слишком любил, когда она выполняла его работу, но в его глазах всегда читалась молчаливая благодарность. Да и Соня была совсем не против – ей всё равно было нечем заняться.

Ни семьи, ни друзей, – кроме Алекса, Рика и Рокси, конечно же. Соня всё своё свободное время проводила в Ордене и зале Истины, изредка выбираясь в город, да и то для того, чтобы выполнить какое-нибудь поручение. Ещё реже она проходила мимо дома, где провела первые пятнадцать лет своей жизни, и почти никогда не заходила за его ворота. Её там всё равно никто не ждал.

Ещё с приюта у Сони появилась привычка: ночью не спать, а систематизировать свои наблюдения и знания, приобретённые за день. В первые месяцы жизни в Ордене эта привычка казалась плохой шуткой – особенно после событий, поспособствовавшим эриаму. Но сейчас Соня была благодарная своей внутренне «сове», выбирающейся ночью из своего логова и заставляющей девушку приниматься за работу.

Так было и этой ночью. Соседка Сони была на поиске, и потому вся комната была в распоряжении девушки. Она разложила найденные карты на столе, развернула самую главную, – ту, на который обозначались все места, где когда-либо была реликвия Астракто, – на полу и взирала на неё сверху вниз, стоя на своей кровати. Изредка Соня перепрыгивала на кровать соседки и через кресло пробиралась к огромной пробковой доске, разделённой надвое. Там она либо добавляла новые зацепки, либо убирала их. Красоту этой доске добавляли чары, наложенные феями: видеть её содержимое и менять в нём что-либо мог только тот, кто был связан поиском со своим заказчиком. Один простой символ, нарисованный мелом, – и вуаля! – чары перестраивались под новый поиск и под руки и глаза тех, кто брался за него. Это была магия, которой Соня никогда не перестанет удивляться.